«Я очень боюсь, что Путин совершит еще одну ошибку. Неисправимую»

Музыкант Андрей Макаревич рассказал в интервью «Эхо Москвы» почему написал письмо Путину, что думает о Навальном, Ходорковском и Эрнсте и когда закончится война в Украине. 

Ведущие: Алексей Венедиктов, Леся Рябцева

 «Я всегда ненавидел лозунги, девизы»

Л. Рябцева

― У нас было интервью с Ксенией (ГИПЕР ). Когда мы спросили о том, кого она считает лидером эпохи, она очень долго думала, задумалась и назвала вас. То есть для нее вы единственный. И она считает, что только вы пользуетесь большим авторитетом в нашей стране.

А. Макаревич

― Кто это сказал?

Л. Рябцева

― Ксения Собчак.

А. Макаревич

― Елки-палки.

Л. Рябцева

― Это так, вы согласны с ней?

А. Макаревич

― Я никогда об этом не думал, клянусь. И надеюсь, что не буду об этом думать. У меня хватает чувства юмора об этом не размышлять.

А. Венедиктов

― Все равно, каково себя чувствовать, когда другие тебя считают символом или авторитетом или даже вождем.

А. Макаревич

― А кто-то меня считает каким-то предателем, и что тут поделаешь.

А. Венедиктов

― Мы об этом поговорим. Но каково себя чувствовать, что другие, ты символ, Андрюш. Веди себя достойно.

А. Макаревич

― Вообще говоря, ко мне хорошо относились на протяжении последних 40 лет, те, кто меня слушал. И их было довольно много и я очень надеюсь, что я не потерял способности в этой связи контролировать себя и свои действия.

Л. Рябцева

― А у вас есть такой лидер, лидер эпохи?

А. Макаревич

― Я всегда ненавидел лозунги, девизы. Определение лидеров и прочего. Честное слово, мне любой отдельно взятый человек интереснее.

Л. Рябцева

― Почему? Вы сами себе бог?

А. Макаревич

― Наверное, для меня просто не было такого. Чтобы хотелось быть как он. Я хотел быть как Джон Харрисон, когда мне было 15 лет, но потом это прошло.

А. Венедиктов

― Это было последнее хотение?

А. Макаревич

― Последнее.

А. Венедиктов

― А все-таки ответь на наш вопрос, каково ощущать, что другие тебя считают авторитетом? Примером. Ты же знаешь, что это, ты можешь об этого отмахиваться, но это так.

А. Макаревич

― Надо просто не терять самоконтроля.

«Я продолжаю надеяться, что чем маразм крепче, тем он все-таки быстрее проходит»

Л. Рябцева

― Вы что-то говорите, люди вас понимают, и идут за вами. Повторяют за вами, раз вы для них пример…

А. Макаревич

― Я все время на протяжении сознательной жизни говорю: ребята, не надо ни за кем ходить. Научитесь думать сами, сопоставлять факты, обстоятельства и делать из этого собственные выводы. Нам для этого даны мозги.

Вообще противоестественно, когда одного человека слушает такое большое количество людей.

А. Венедиктов

― Тогда вторая сторона медали. А каково себя чувствовать оплеванным, как сейчас, когда плюют вслед, в спину.

А. Макаревич

― Это неприятно, особенно когда ты знаешь, что все сделано по навету, в результате вранья. Это противно.

Л. Рябцева

― Вы не думали уехать в связи с этим?

А. Макаревич

― В связи с этим? Обиделся и уехал.

А. Венедиктов

― Да.

Л. Рябцева

― Может, испугался, уехал.

А. Макаревич

― Нет, пугаться мне нечего. А обижаться на власть, скорее обидно за ту часть нашего народа, которые вчера пели песню «Поворот». Я очень не хочу уезжать, я с трудом себе представляю, чем бы я там мог сейчас заниматься. Потому что…

А. Венедиктов

― Подводным плаванием.

А. Макаревич

― …аудитория моя здесь, слушайте, мне не 20 лет, и огромное количество связей и друзей, и тех, кого я хочу видеть, они находятся здесь. Конечно, я выживу где угодно и, наверное, придумаю себе какое-то занятие. Буду играть музыку и писать книжки. Но не хочу. Это может произойти только в том случае, если мне тут окончательно перекроют кислород. Я очень надеюсь, что до этого не дойдет.

Л. Рябцева

― А почему ваши друзья уезжают.

А. Макаревич

― Каждый по-своему.

Л. Рябцева

― Как вы думаете?

А. Макаревич

― Вы сейчас хотите объединить в один класс какой-то: друзья Макаревича.

Л. Рябцева

― С 2012 года сейчас самый большой отток людей из России. 200 тысяч человек за этот год уехали. Это самое большое число, которое было с 1990 года.

А. Макаревич

― Люди, которые не могут найти себе здесь применение, которые устали от идиотизма нашей жизни. Которые понимают, что в другом месте они могут реализовать себя лучше. Которые боятся за своих детей, которых здесь могут каждый день по голове стукнуть, и никто их искать не будет. Вот поэтому.

А. Венедиктов

― Я не про отъезд, я все-таки про оплевывание. Ты успешный человек, у тебя есть слава, деньги, есть друзья. Есть любимые. Почему это все надо терпеть.

А. Макаревич

― А что надо делать, дайте совет.

А. Венедиктов

― А что надо делать?

А. Макаревич

― Я не знаю.

Л. Рябцева

― Плыть по течению.

А. Макаревич

― Я продолжаю заниматься своим делом в рамках оставленной мне территории. И продолжаю надеяться, что чем маразм крепче, тем он все-таки быстрее проходит.

А. Венедиктов

― Наивно.

А. Макаревич

― Наверное.

А. Венедиктов

― Ты уже седой, уже не 20 лет.

А. Макаревич

― Мир вообще базируется на довольно наивных вещах. И самые мудрые вещи могут показаться наивными.

«В 80-е годы не было такого количества людей, истерически уверенных в праведности пути власти»

Л. Рябцева

― А вам не кажется, что то, что сейчас происходит, это возвращение в совок, в туда.

А. Макаревич

― Нет, это не очень похоже на совок. Я однажды снимал фильм про сардин. Про их удивительное поведение. Раз в год они идут на нерест, собираются в большие стаи. И когда идут к берегу, их начинают есть все. Акулы, дельфины, бакланы, киты. Вместо того чтобы рассредоточиться, что было бы логично, они собираются в очень плотный шар.

Л. Рябцева

― На площадях.

А. Макаревич

― Нет. И этот шар съедается за полторы-две минуты. И единственное объяснение этому – они собираются так, чтобы их удобнее было есть. По-моему, это то, что сейчас происходит у нас в стране. Потому что любое постановление, решение это для того чтобы нам всем было хуже. Я не понимаю, почему в бюджете пусто, а нефтяные компании, которые у нас были самыми богатыми, просят какие-то налоговые льготы. Я не понимаю, почему малый бизнес, на который сейчас вся надежда, пытаются обложить какими-то поборами. Я не понимаю, почему у чиновников зарплата продолжает расти, как и их количество, а больницы закрывают и врачей увольняют.

Вот это мне все непонятно. Потому что это противоречит логике, какой бы наивной она у меня ни была. Я за скобки выношу Украину. На протяжении десятилетий ежедневно люди в нашей стране, не лишенные разума, говорили, что нельзя базировать экономику такой большой страны на одной продаже нефти. Потому что рынок живая вещь. Однажды цена все равно упадет. Палец о палец не ударили. Теперь зачесались. Петух клюнул. Стали поднимать сельское хозяйство, слава богу. Что будет завтра. Санкции снимут, и это наше сельское хозяйство засунут опять туда, где оно было.

А. Венедиктов

― Возвращаясь к сардинам, акулам и к возвращению в совок, о котором Леся ничего не знает или вернее знает по рассказам и книжкам, тебе не кажется, что наступают какие-то 80-е годы, когда людей, которые не шли в потоке как ты, гнобила власть. Срывали концерты.

А. Макаревич

— В 80-е годы не было такого количества людей, истерически уверенных в праведности пути власти. Все уже понимали, что эта беда большая и надолго, и каждый искал свой способ выживания. Каждый приспосабливался по-своему. Какие-то единицы, которых называли диссидентами, находились в себе смелость и силы говорить вслух о том, что происходит, как они это видели. Их за это гнобили. Писатели и художники пытались вставлять такие шпильки, держали фигу в кармане как Театр на Таганке, и прочее. Это принималось на бешеное «ура». Вот сейчас этого нет. Сегодня боятся. И удивительно…

А. Венедиктов

― Подожди. В 80-е, наверное, боялись.

А. Макаревич

― Не так боялись.

А. Венедиктов

― И тогда концерты срывались.

А. Макаревич

― Концерты срывались, но я помню, что на каждую чуть антисоветскую шутку зал взрывался аплодисментами. Сейчас если это происходит в театре, - гробовая тишина. Я был недавно, не буду говорить, на какой пьесе. Люди боятся хлопнуть в ладоши просто.

Л. Рябцева

― А что случилось с людьми, потому что тогда власть вас гнобила, люди поддерживали, а сейчас люди гнобят.

А. Макаревич

― Это хороший вопрос.

Л. Рябцева

― Люди, которые пели ваши песни… Те же люди абсолютно.

А. Макаревич

― Для того чтобы объяснить суть болезни, надо ей переболеть, наверное. У меня иммунитет, мне трудно задурить голову ежедневным телевидением. А половина нашей страны не защищена.

А. Венедиктов

― Ну подожди, в 80-е годы был один канал телевидения и там тоже спокойненько дурили. Но те же самые люди, посмотрев очередное вручение Звезды Леониду Ильичу, шли на твой концерт в какой-то клуб и хлопали. Не боялись покупать билеты. В том же Екатеринбурге. В Екатеринбурге Галич пел. Запрещенный.

Л. Рябцева

― А сейчас в Екатеринбурге вас запрещают.

А. Венедиктов

― Люди запрещают, те же директора клубов. Это там не великий и ужасный позвонил и сказал.

А. Макаревич

― Великий и ужасный через своих подручных позвонил в Екатеринбург, и дословно было сказано следующее: ну если вы, конечно, хотите, вы проводите, но учтите, что полгода к вам будут ходить пожарные, потом полгода налоговая. А вам здесь жить и работать. А ему здесь жить и работать, он коммерческий работник. У него жена и дети.

А. Венедиктов

― Ну хорошо, в 80-е годы не было таких угроз?

А. Макаревич

- В 80-е годы там у нас прошла граница, до этого мы сидели в подполье, где за нами гонялся ОБХСС, и немножко КГБ.

А. Венедиктов

― Вот тебе налоговая, вот тебе правоохранительные.

А. Макаревич

― Но мы совсем другой статус занимали. Мы были легкие как мухи, и нас было очень трудно поймать. Потому что мы ни к кому не принадлежали и ни к кому не относились.

А. Венедиктов

― А сейчас вы великие слоны.

А. Макаревич

― А сейчас мы слоны немолодые, прошедшие через все этапы признания. Отличия, награды и прочее. Конечно, другое.

А. Венедиктов

― Но ты не ответил на Лесин вопрос, я его перезадам. Те же самые люди, которые подпевали, я не скажу пели его песни, которые когда-то может быть ходили на твои концерты. Они сейчас говорят тебе: Андрей, ты не прав.

А. Макаревич

― Не говорят.

А. Венедиктов

― Что они говорят?

А. Макаревич

― Я понимаю, что я, наверное, сам для себя создаю круг общения. Я выбираю тех, и люди могут выбрать меня и со мной пообщаться. Я передвигаюсь по городу. Я езжу. Мне очень часто по много раз в день более-менее негромко говорят слова благодарности.

А. Венедиктов

― Мы твои песни слушали…

А. Макаревич

― Это правда. Ни один человек мне пока в глаза не сказал, что я изменник и предатель.

Л. Рябцева

― Боятся?

А. Макаревич

― Вот тут за них я не знаю. Я видел четырех, которые брызнули газом, и кинули листовки на концерте. Это я видел. Вот этих четырех. И диалога у нас не получилось.

А. Венедиктов

― Я не понимаю, люди боятся или люди искренне считают, что ты что-то там неправильно поступил.

А. Макаревич

― Я очень надеюсь, что соотношение вот этих людей совсем не такое, как нам пытаются рассказать. И вот почему. Вот средний российский гражданин с постсоветским менталитетом, ему раздается звонок. С вами анонимная служба статистическая такая-то, такая-то, как вы относитесь к политике нашего президента. Первое, они знают мой телефон, и я не знаю, кто это звонит. Как я отношусь? Нормально. Галочку ставим. Это совсем не значит, что он нормально относится.

Л. Рябцева

― Просто боится слежки.

А. Венедиктов

― Страх вернулся?

А. Макаревич

― Ну конечно.

«И Путин сказал: конечно, давить надо»

А. Венедиктов

― Ты написал письмо Путину. Это вот зачем?

А. Макаревич

― Зачем? Мне хотелось выяснить, это происходит непосредственно с самого верха или это какие-то промежуточные средние звенья.

А. Венедиктов

― Мы же с тобой смотрели, «вы болван, Штюбинг», как известно. Ты что считал, что президент, получив это письмо, скажет, это не я или наоборот призовет тебя и скажет: Андрей, да вы что, или скажет: Андрей, неправильно поступаете.

А. Макаревич

― Он мог не отвечать мне, он мне, кстати, и не ответил, что несколько противоречит, по-моему нашему законодательству.

А. Венедиктов

― То есть ты писал не Путину, ты писал президенту.

А. Макаревич

― Ну да.

А. Венедиктов

― Это же важно. Ты Путина знаешь, и он тебя знает. Ты писал не Владимиру Владимировичу Путину, ты писал президенту РФ.

А. Макаревич

― Я писал как самому главному человеку нашей страны, чтобы меня как гражданина оградили от этих непонятных мне нападок, основанных на вранье. Вот что я хотел.

А. Венедиктов

― Скажи, пожалуйста, ты написал президенту с просьбой оградить. Публичное письмо. Зачем? Не зачем написал, а зачем опубликовал?

А. Макаревич

― Наверное, по инерции. У меня было предыдущих, по-моему, 2-3 письма, которые, в общем, наверное, это была констатация, это были мои вопросы к обществу нашему. Но все-таки адресованные к его лидеру. Потому что, а кто должен эти вопросы решать, если не лидер. Когда было письмо про коррупцию, про закон Димы Яковлева. А тут просто, когда каждый день пошла долбежка с утра до ночи, там очень мощный был обстрел. Вообще физически довольно тяжело надо сказать.

А. Венедиктов

― И ты реально думал, что президент что-то может сделать в этой истории или должен сделать.

А. Макаревич

― Я думал, что он хотя бы, может, не в курсе.

Л. Рябцева

― А что, ему не рассказывают по вашему мнению.

А. Макаревич

― Про меня? Я полагаю, что у них там хватает вообще тем для разговоров.

Л. Рябцева

― А вы не думаете, что у них хватает рассказчиков, чтобы не рассказывать не только о ваших письмах, но о том, о чем вы писали.

А. Макаревич

― А я думаю, что там произошло следующее. Откуда это бешенство. Пришел кто-то из близких, не буду называть фамилии и сказал: Владимир Владимирович, а значит, что Макаревич не просто поехал к солдатам украинским, а там еще ваше чучело жгли, он танцевал вокруг.

Л. Рябцева

― С бубнами.

А. Макаревич

― И Путин сказал: конечно, давить надо. Естественно, что же. А сейчас говорить о том, что такого не было и быть не могло бессмысленно.

А. Венедиктов

― Очень многие нас спрашивали, это есть в вопросах в Интернете, все-таки не ослабил ты тогда себя, опубликовав это письмо. Можно же было его как-то передоверять, хотя есть возможность передать письмо президенту.

А. Макаревич

― Возможно. Очень возможно. Я кстати, по-моему, я не знаю, я специально не хотел публиковать. Оно не называлось «открытое письмо». Я его отправил по адресу. Но поскольку через его пресс-секретаря, наверное…

А. Венедиктов

― Наверное, его почту кто-нибудь читает.

А. Макаревич

― Я не господь Бог, возможно, этого не стоило делать.

А. Венедиктов

― Ты человек крайне неприятный в общении, как известно.

А. Макаревич

― Неправда, я очаровательный.

А. Венедиктов

― Если бы ты был очаровательный, то тебя бы так не клевали.

Л. Рябцева

― Не называли пятой колонной.

А. Макаревич

― У меня никогда не было задачи понравиться всему человечеству. Меня вполне устраивала та часть, которая меня принимает. Она достаточно большая.

А. Венедиктов

― А ты считаешь, что после этих событий часть, которая тебя принимает, резко не уменьшилась?

А. Макаревич

― Может быть, и уменьшилась.

А. Венедиктов

― Резко. Жалко?

А. Макаревич

― Еще раз говорю, та, которая осталась, мне вдвойне ценна. И ее количества мне вполне хватит.

А. Венедиктов

― А если мы останемся только мы с Лесей.

А. Макаревич

― Это вряд ли. Это надо потерять веру в разум окончательно. Между прочим, нас уже трое. Это тоже неплохо.

«Эрнста знаю очень много лет. Разнузданного свинства в мой адрес по Первому каналу не было»

А. Венедиктов

― Скажи, пожалуйста, сейчас вроде бы Гребенщиков едет в Киев с большими концертами. Что ты ему посоветуешь?

А. Макаревич

― Ничего. Он большой мальчик и пока у меня совета не спросит, я вообще никому советы не даю.

А. Венедиктов

― Я у тебя спрашиваю совета для Бориса Гребенщикова. Он понимает…

А. Макаревич

― Он все понимает, он мудрейший человек. И я думаю, что он не с перепугу это решил, а наверное понимает все возможные последствия. Я думаю, что все будет хорошо. Второй жупел не нужен никому.

А. Венедиктов

― Ты считаешь, что ты останешься и Диана…

А. Макаревич

― Арбенину я думаю, сейчас все-таки отпустят. Я думаю, что и нас как-то постепенно.

Л. Рябцева

― А можно спросить про ваших друзей в телевизоре. Эрнст, Добродеев, Кулистиков. Где они были, когда вас гнобили.

А. Макаревич

― Ни Добродеев, ни Кулистиков моими друзьями не являются. И я даже не очень хорошо знаю, как они выглядят, честно скажу.

Л. Рябцева

― А Эрнст?

А. Макаревич

― Костю знаю очень много лет. И могу сказать, что такого разнузданного свинства в мой адрес по Первому каналу не было.

А. Венедиктов

― То есть сейчас даже вести себя вот так неагрессивно является добродетелью.

А. Макаревич

― Безусловно.

«Я с Навальным и Ходорковским не знаком»

Л. Рябцева

― Можно я вас спрошу о политических деятелях. О вашем отношении к ним. Например, Навальный, Ходорковский, Медведев. Как вы к ним относитесь?

А. Макаревич

― Я к Медведеву замечательно относился две трети его президентского правления и много раз об этом говорил. Но считаю, что он изменил собственной позиции.

Он вряд такой кредит доверия получит еще раз. А у него был кредит доверия. Что касается остальных, я с Навальным не знаком. И я периодически читаю какие-то выбросы про очередной коррупционный скандал, но я ничего не могу сказать о нем как о человеке. Кстати как о Ходорковский, которого я читаю, то, что он пишет, у меня вызывает уважение и вообще его судьба вызывает уважение. Но мы не знакомы с ним.

А. Венедиктов

― Чего ты понимаешь о Владимире Владимировиче сейчас. Ты же его знал, ты с ним сидел рядом. Я понимаю, что мы все пытаемся понять, оценить, человек-загадка.

А. Макаревич

― Не переоценивайте мои знания глубин его души.

А. Венедиктов

― Не глубин. Тонким чутьем художника.

А. Макаревич

― Я очень боюсь одной вещи. Что наш президент в какой-то момент может почувствовать себя окончательно загнанным в угол, и совершить еще одну ошибку неисправимую, за которую расплачиваться будет все человечество. Вот это меня сильно пугает.

А. Венедиктов

― То есть сейчас говоришь другим: не загоняйте его в угол. Ты понимаешь, что ты сказал.

А. Макаревич

― Хотелось бы, чтобы он сам себя туда не загонял. Прежде всего. Потому что пока выход из этого угла ему всегда дают. Я понимаю, что это надо сделать красиво.

А. Венедиктов

― Все-таки к нему. Казался спокойным, взвешенным, внимательным, холодным, расчетливым человеком. Тебе так не казалось? Мы пытаемся понять, что случилось.

А. Макаревич

― Абсолютно не мог понять. Что случилось?

Он долго присматривался, мне кажется ко всей этой истории. К окружению, к тому, как у нас люди работают, как они не работают. Что такое наша страна, что такое вот это народное доверие. Как это все делается. Мне кажется, что цинизм его сегодняшний это результат большого разочарования.

Л. Рябцева

― В чем?

А. Макаревич

― И в наших людях, и к сожалению в стране, которой он управляет.

А. Венедиктов

― Ничего себе ты сказал.

Л. Рябцева

― То есть наша страна и люди. Я просто повторю, чтобы понять. Наша страна и люди сами виноваты, что у них есть Путин?

А. Макаревич

― А как вы думаете. Он с Марса к нам прилетел?

Л. Рябцева

― То есть мы ему позволили сделать с нами.

А. Макаревич

― Конечно.

Л. Рябцева

― То есть не он нас сделал такими, а мы его.

А. Макаревич

― Ничего один человек не может сделать со 100 миллионами. Если сто миллионов нормальные. Ну не может.

Л. Рябцева

― Значит ненормальные сто миллионов.

А. Макаревич

― Увы, беда.

«Как только конвои будут гуманитарными, война закончится через три дня»

А. Венедиктов

― Андрей, что тебе жалко сейчас?

А. Макаревич

― Мне жалко людей, ей-богу.

А. Венедиктов

― Только что они у тебя были сами виноваты.

А. Макаревич

― Да, а что если человек сам виноват, его не жалко. Я вообще гражданин страны, мне очень жалко страну, я вижу, что с ней происходит.

В головах невероятная каша у людей. Невероятная. Деньги обесцениваются. Плохо? – плохо. Больницы закрываются. Плохо? – очень плохо. Вот у нас больницу закрыли. Власть хорошая? – хорошая.

А. Венедиктов

― Чего же тут жалко-то.

А. Макаревич

― Чего-то у них не склеивается. Ну жалко убогих всегда.

А. Венедиктов

― Многовато их развелось-то.

А. Макаревич

― Ну да.

Л. Рябцева

― А себя вам не жалко?

А. Макаревич

― Себя? Себя жалеть последнее дело вообще.

Л. Рябцева

― Вы не боитесь войны?

А. Макаревич

― Боюсь, конечно.

Л. Рябцева

― Между кем и кем она больше всего вероятна.

А. Макаревич

― Это неважно. Вообще война это ужасно, когда люди убивают людей, это ужасно. Когда это происходит в непосредственной близости от твоего дома это ужасно вдвойне. Хотя это уже субъективные ощущения. Потому что ужасно это и там и там.

Л. Рябцева

― Сейчас идет война?

А. Макаревич

― Увы, идет.

Л. Рябцева

― Внутри страны.

А. Макаревич

― Внутри страны она пока не идет. Но она очень недалеко.

А. Венедиктов

― Почему ты так считаешь?

А. Макаревич

― Потому что она идет на Украине. Вот интересное дело, сколько в этой Донецкой, Луганской области живет народу. Миллиона, наверное, два.

А. Венедиктов

― Нет, там больше, 5 миллионов суммарно. А вот там, где идут военные действия, там 3 миллиона, миллион уехал.

А. Макаревич

― Ополченцев этих ребят с автоматами тысяч 30.

А. Венедиктов

― Ну да.

А. Макаревич

― Понимаете, значит, несоизмеримо большая часть гражданского населения хочет мира, а не войны.

А. Венедиктов

― Это понятно. К гадалке не ходить.

А. Макаревич

― Значит, они стали заложниками вот этой истории. И еще я скажу ужасную вещь. Которая многих слушателей возмутит. Для того чтобы вести боевые действия, нужны как минимум какие-то боеприпасы. Вранья масса с обеих сторон. Идет информационная война. Украинцы говорят, что там воюют наши, наши заявляют, что там наших нет. Но вот я смотрю на карту и думаю, вот этим ополченцам, а где им брать боеприпасы. У них с одной стороны Украина, а с другой мы.

А. Венедиктов

― Говорят трофеи украинской армии.

А. Макаревич

― А, сколько трофеев у них.

А. Венедиктов

― Молодцы.

А. Макаревич

― Да. Вот как только конвои будут гуманитарными и все, война закончится через три дня.

А. Венедиктов

― Это такой мне кажется наивный взгляд. Я думаю, что теперь война там надолго. Стрельба там надолго.

А. Макаревич

― Чем стрелять будут?

А. Венедиктов

― Ой, там же теперь можно замечательно торговать оружием. Там границ нет, побережье свободно. Контрабанда. Сейчас туда ринутся все оружейные бароны. Все колумбийские бароны.

А. Макаревич

― Либо через Россию это будут делать…

А. Венедиктов

― Побережье теперь свободно. Нет там украинских пограничников, нет российских пограничников. Ребята, дыра. Ура, бабки зарабатывать. Оружие. Наркотики. Просто надолго. Я почему говорю, другие интересы пришли. Неисчерпаемые. Не согласен?

А. Макаревич

― Возможно.

А. Венедиктов

― И тогда?

А. Макаревич

― Если надолго, будет вот так тянуться, как тянется сейчас. Рубль будет падать дальше…

А. Венедиктов

― Слушай, прекрати тут нагонять.

А. Макаревич

― Идиотизм у нас будет крепчать.

А. Венедиктов

― Это всегда.

А. Макаревич

― Все может измениться к лучшему только с остановкой военных действий там. Дальше начнутся разговоры про территории, про Крым опять, это понятно, но это будут уже разговоры.