«Можно ли было предвидеть то, что Путин начнет войну? Сигналы были совершенно отчетливые»

Член правления «Международного Мемориала» историк Ирина Щербакова в конце прошлого года, когда российское правозащитное общество получило Нобелевскую премию, провела серию встреч с европейскими депутатами и чиновниками. Она рассказывала, как при Путине работу над переосмыслением истории и рассекречиванием архивов постепенно свернули, создав на месте советского мифа новую агрессивную идеологию. Издание «Можем объяснить» публикует выдержки из выступления Щербаковой в Европарламенте.

Империализм без альтернативы

Мы сегодня находимся в абсурдной исторической точке, когда российская власть не только оправдывает захватническую войну «великим» геополитическим прошлым, но и постоянно внушает населению, что у него ничего нет, кроме этого имперского прошлого. Для описания прошлого используется фантастический набор из того, что Путин в своих статьях и выступлениях называет «историей». Это набор из самых разных лживых и ядовитых исторических мифов, цитат из мутных философов, конспирологических теорий и т.п.

К сожалению, эти псевдоисторические мифы оказывают влияние на российское население, способствуют приятию и оправданию войны против Украины. 

Часто можно услышать, что в России происходит возвращение в советские времена — хотя сегодня уже ясно, что «советское» воспроизводится лишь в каких-то отдельных элементах, которые кажутся скорее пародией на советскую эпоху. На самом деле играют роль гораздо более глубокие процессы, связанные с «непроработанным» прошлым.

Архивная революция

К концу 1980-х, когда создавался Мемориал, коммунистическое прошлое было не отрефлексировано, не преодолено. Важнейшим лозунгом этих лет было требование открыть обществу правду о политических репрессиях и поставить, наконец, памятники жертвам. В результате общественных усилий и при участии «Мемориала» в начале 90-х были приняты два важных закона, которые должны были определить отношение государства к жертвам репрессий и открыть доступ к огромному массиву засекреченных документов.

Тогда верилось, что это лишь первый шаг, основа для последовательного процесса работы над непреодоленным прошлым.

Первым был принят закон «О реабилитации жертв политических репрессий» (октябрь 1991), который восстанавливал справедливость в отношении тех, кто был подвергнут репрессиям с 1917 года. Следующим важнейшим шагом стал указ, подписанный Ельциным 23 июня 1992 «О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека». Под рассекречивание попадали документы всего периода советского правления с 1917 по 1991 годы.

Именно благодаря этим законам в 1990-е начался процесс, который позже назовут «архивной революцией» (или закрытием «белых пятен»). Благодаря интенсивной исследовательской работе к 1997 году уже отчетливо вырисовывалась статистика, это позволило определить масштаб репрессий — около 12 миллионов жертв. Был описан и механизм террора, который с самого начала стал важнейшим инструментом советской власти.

В начале 90-х были снесены наиболее одиозные советские памятники, переименованы некоторые города и улицы. Изменились школьные и вузовские программы и учебники по истории. Впервые в России учителю истории предлагалось несколько учебников на выбор. 

Новые заморозки

Уже в середине 90-х стало очевидно, что процесс проработки советского прошлого замораживается, становится все более непоследовательным. Казалось, что следующим шаг должно стать уже настоящее прощание с прошлым, вынос из мавзолея и захоронение тела Ленина. Но этого не произошло.  

Наоборот, прекращается волна переименований. Улицы и площади российских городов сохраняют свои названия по-прежнему нося имя Ленина, из семи тысяч памятников Ленину на территории России остается около шести тысяч. 

Главной причиной был страх перед протестами коммунистического электората, который, начиная с октября 1993, был для Ельцина реальной угрозой.

Уже к середине 90-х общество охватила ностальгия по прошлому. В начале 90-х главным вектором этой ностальгии стал миф о прекрасной дореволюционной России. Вместо прежнего советского мифа, изображающего дореволюционную Россию «тюрьмой народов» и оплотом самодержавия и реакции, — возникает новый, рисующий царскую Россию в самых благостных тонах.

Но уже к 1995 становится заметно, что ностальгию по дореволюционной России вытесняет гораздо более живая и мощная ностальгия по советскому прошлому.

Разочарование в демократических преобразованиях; экономические трудности питали эту ностальгию, окрашивали в розовые тона советскую жизнь 60-80-х годов.

Самой большой травмой представлялся теперь распад СССР. Одновременно с этим стал падать престиж и значение истории и литературы, и вообще гуманитарного знания. На этом фоне стало постепенно происходить то, что еще несколько лет назад, в период перестройки, казалось невозможным – снова в историческом сознании россиян замаячила фигура Сталина.

Реабилитация Сталина

Принципиальные изменения в политике памяти начались с приходом Путина, в начале нулевых. Возник моральный релятивизм в оценке прошлого. Часто можно было слышать тезис: нет истории, есть только историки; нет безусловных фактов, есть только их трактовка.

Началась ревизия памяти об Отечественной войне, из которой стали снова вытесняться все белые пятна.

Фальшивая и глянцевая память не только стала вытеснять реальную и трагическую память о войне, но постепенно превращалась в источник и даже в оправдание нового агрессивного милитаризма. Вместо заклинания миром теперь возник агрессивный лозунг – можем повторить!

Поскольку главной ценностью теперь объявлялась сильная авторитарная власть, автоматически, как черт из табакерки, и теперь уже совершенно откровенно агрессивно, вылез и самый яркий символ этой власти – Сталин, который все больше превращался в общественном сознании из организатора массовых репрессий в творца великой победы. «Мемориалу» неоднократно приходилось выступать с заявлениями о том, какая угроза таится в такой исторической политике.

Постепенно возникала ситуация, которую постоянно фиксировали соцопросы, когда даже соглашаясь с тем, что при Сталине происходили массовые репрессии, те же респонденты совершенно не готовы были признать его «государственным преступником».

В течение последнего десятилетия Сталин, как символ, становился все более навязчивым – он смотрел с рекламных щитов, со стен в вагонах метро, с витрин книжных магазинов, где полки уставлены образцами обеляющей и возвеличивающей его псевдоисторичной макулатуры. Десятки памятников Сталину возникли по всей России, в том числе и в Москве. 

На языке войны

Можно ли было предвидеть то, что произошло 24 февраля 2022 года, предвидеть, что Путин начнет полномасштабную агрессивную войну с Украиной? Сигналы были совершенно отчетливые.

Они проявлялись прежде всего в том, что после 2014 года уже нельзя было говорить об исторической политике – это была историческая пропаганда, не имевшая, как правило, никакого отношения к реальной истории. Ради этого принимались так называемые исторические законы, которые запрещают исторические параллели и сравнения, запрещают все, что с точки зрения власти умаляет величие светлого прошлого. Ради этого переписываются учебники и программы, вводятся патриотические уроки и семинары по геополитике.

Эта пропаганда представила события на Майдане как результат западного заговора против России. Затем населению стало внушаться, что к власти на Украине пришли «фашисты», «бандеровцы», националисты и антисемиты. Таким образом, власть заговорила на языке Второй мировой войны, обращаясь к очень болезненным точкам национального сознания.

Сегодня уже совершенно очевидно, и это декларируется в каждом выступлении Путина, что есть прямая причинно-следственная связь между его высказываниями об историческом единстве русских и украинцев и бомбами, которые падают на Киев и Харьков.

Важный вопрос для исследователей путинизма, как идеологии, заключается в том, почему она бесконечно смотрит в прошлое. Это отличает ее от коммунистической диктатуры, исследованием которой занимался «Мемориал». Эта диктатура, как и нацистская, также обращалась к мифическому прошлому, но ради строительства мифического будущего и мифического «нового» человека.

Специфика путинизма — в его полной зацикленности на прошлом. В нем нет никакой проекции будущего, в представлении путинских идеологов будущее — это просто возвращение в прошлое, а нападение на Украину — это война за прошлое. За мифическое прошлое, которое создано реконструкторами; не случайно Гиркин, сумасшедший полковник, захватывавший Крым и Донбасс — как раз из исторических реконструкторов. Только вместо муляжей они стали использовать настоящее оружие и проливать настоящую кровь.

Международный «Мемориал» поэтому и был ликвидирован за два месяца до начала войны, поэтому стал таким опасным для путинской власти, что работа «Мемориала» с прошлым была ради нового демократического будущего. Это было прямо заявлено представителем генеральной прокуратуры на заседании Верховного суда РФ, как обоснование для ликвидации Международного Мемориала.

Осенью 2021 года во многих западных СМИ была опубликована фотография: дверь в помещение «Мемориала» в Москве с надетыми на нее полицейскими наручниками. Она стала своеобразным символом отношения к истории в путинской России.

Полиция надела эти наручники на двери «Мемориала» в тот вечер, когда в «Мемориале» шел фильм польского режиссера Агнешки Холланд, посвящённый Голодомору в Украине. Показ фильма был прерван из-за налета погромщиков, которые кричали собравшимся: «Фашисты! Предатели! Вон из России!» Приехавшая полиция отпустила погромщика и угрожала сотрудникам «Мемориала».

Возможно, этот эпизод станет когда-нибудь одним из примеров, иллюстрирующих путинизм, для будущих учебников истории.