Филин

Наталья Север

Дейкало: «Почти 2,5 тысячи экстремистов в одной стране с 9 миллионным населением — это уже что-то вроде «Талибана»

Юрист-международник — о том, чем оборачивается самовольная трактовка общепринятых норм.

Замминистра внутренних дел Геннадий Казакевич заявил, что в прошлом году в Беларуси удалось снизить «экстремистскую активность», подчеркнув при этом, что «более 70% таких преступлений совершалось в интернете».

При этом, по данным самого МВД, у нас якобы выявлено 115 «экстремистских формирований» и 2370 лиц, «причастных к экстремистской деятельности».

Как вписываются такие показатели в систему, которая декларирует себя правовой и безопасной? Каков имидж государства, где примерно на каждых 3,8 тысячи человек приходится один экстремист?

Эти и другие вопросы Филин задал юристке-международнице, экспертке Белорусского Хельсинкского Комитета Екатерине Дейкало.

Екатерина Дейкало

— Конечно, понятие «экстремизм» и «терроризм» есть в законодательстве практически всех государств, определены международные стандарты в этой области, — отмечает собеседница. — Экстремизм обычно связывают с определенными убеждениями, идеологиями радикального толка, терроризм — с конкретными действиями.

Но проблема Беларуси в том, что власти подменяют эти понятия. Вернее, они вкладывают в них другой смысл именно для людей, которых они назначили «другими», «по ту сторону баррикад».

При этом в стране полностью разрушена и извращена правовая система. Здесь проглядывают корни советского, я бы даже сказала, большевистского наследия, когда право, в принципе, как бы вообще было изъято из общественного оборота и воспринималось только как инструмент, обслуживающий интересы власти.

И у нынешней власти Беларуси есть четкая уверенность в том, что если они что-то сочинят и сверху подпишут «закон» или «кодекс», оно сразу станет законным.

Согласно международным стандартам, государство не может злоупотреблять, трактовать произвольно и чрезмерно нормы об экстремизме, терроризме, защите национальной безопасности,  государственных интересов. Конечно, оно может квалифицировать и выявлять данные преступления, но это исключение, а не правило.

В Беларуси в таких масштабах выявляют «экстремистов» и «экстремистские формирования» именно из-за намеренной, сознательно введенной самовольной трактовки норм и определений.

Подчеркну, практика признания экстремистами и террористами — это практика исключений. А у нас это не просто практика общего правила, а практика с очевидным дискриминационным и репрессивным характером.

Экстремистами в Беларуси признаются те, кто каким-то образом, в любой форме выражает мнение против действующей власти и особенно отличился в этом плане, с точки зрения власти. Единственный критерий.

Кроме того, какие бы обвинения не были выдвинуты человеку, тем более если ему вменяют экстремизм или терроризм, даже на этом основании его не имеют права ущемлять в неотъемлемых правах. У человека должно быть право на справедливый суд и возможность оспорить предъявленные обвинения.

И потом, любые ограничения должны быть соразмерными. А для этого не мешало бы, если ты говоришь, что кто-то угрожает национальной безопасности страны своей экстремистской деятельностью, как минимум, объяснить, почему именно эти действия угрожают национальной безопасности.

В парадигме белорусского режима, любая общественная активность, которую власть не может контролировать,  «несогласованная» с курсом режима, приравнивается к «деструктивным проявлениям». Такое определение употребляют силовики, именно так сказал и Казакевич.

При этом «деструктивные проявления» и в целом деструктивная деятельность у них сводится к одному — это все, что идет вразрез с линией, которую проводит действующий режим.

Но вообще-то, в нормальном государстве деструктивная  деятельность, включая терроризм и экстремизм — это деятельность, направленная против общественного порядка, которая может повлечь или влечет гибель большого количества людей, либо призывы к уничтожению определенной группы людей, к разрушению, разжигание ненависти  и т.д.

— Кстати, много подобного мы слышим теперь от государственной пропаганды.

— Да. И как раз это нормальное понимание деструктивной деятельности. Но, повторю, белорусский режим в это понятие вкладывает совершенно другой смысл — оппонирование власти. И это свое извращенное толкование они хотят проводить именно через закон, через правовые механизмы. Хотя, казалось бы, зачем вам это нужно, если вы и так можете делать все, что хотите? 

— А, правда, зачем? Может быть, они таким образом пытаются себя оправдать, создают некую индульгенцию?

— И это тоже. Им кажется, что можно творить произвол и манипулировать, утверждая, что формально ты действуешь в рамках закона.

Есть еще момент, попытка замарать, замазать как можно большее количество людей из системы. Ведь формально все происходит как бы правомерно: судья именем государства, в мантии и с молоточком, выносит приговоры, согласно якобы законам.

В этой системе нет понятия того, что право — это инструмент, при помощи которого человек может ограничивать власть государства. Они, как и большевики, уверены, что право — это один из инструментов, с помощью которых они могут «успокаивать» людей, которые им неугодны.

И еще момент, немаловажный для этой системы, — отчетность, та самая статистика, которой можно козырять. Закрепляя все подобные «преступления» законодательно, признавая все эти чаты, сообщества и отдельно библиотекарей, учителей, домохозяек и других граждан «экстремистами», можно сделать себе невероятные показатели по раскрываемости правонарушений.

Ведь одно дело, когда борьба с такими «деструктивными элементами» на уровне инициативы, вроде той, которая закончилась убийством Романа Бондаренко. Никак нельзя записать себе это в раскрытие преступления.

А когда все действия, которые режим считает опасными для себя, толкуются по закону как экстремизм или терроризм и все это  признается в судебном порядке, все становится намного проще и эффективнее. 

То есть сначала они придумали себе наличие экстремистов, потом их всех (или еще не всех) разоблачили — и вот получилась шикарная статистика.

— При этом еще отмечено, что «более 70% таких преступлений совершалось в интернете». Но это не высокотехнологичные киберпреступления, для выявления которых нужны серьезные и человеческие, и материальные ресурсы. Они «сражаются» с комментариями в чатах каких-нибудь любителей песен Цоя и подобным.

Но если допустить, что они борются с реальным экстремизмом, какую оценку вы, как юрист-международник, можете дать стране, с такими масштабами терроризма и экстремизма? И можно ли раскрытием такого количества преступлений в этой области гордиться, представляя отчеты? 

— Могу сказать, что почти 2,5 тысячи экстремистов в одной стране с 9 миллионным населением — это уже что-то вроде «Талибана».

Причем тут есть еще один важный момент. Все эти «формирования» и «экстремисты» в таких количествах возникли в стране как бы вдруг после 2020 года. Потому что, я уверена, до этого статистика по данным преступлениям была куда скромнее.

В любом нормальном государстве в принципе не могут быть большие цифры по данным видам преступлений. Экстремизм и терроризм — это не кражи, не изнасилования или убийства. Это преступления, которые являются скорее исключением, это из ряда вон.

Я недавно смотрела отчет Европола по ситуации с терроризмом в Евросоюзе, и за 2021 год, например, на территории всего ЕС по подозрению в терроризме было арестовано 328 человек.

— Но при этом у нас на всех уровнях подчеркивается, что Беларусь сейчас — буквально «островок мира и безопасности».

— Их логика, вернее, мышление не логично само по себе, там много таких нестыковок. Оно мозаичное. «Процветающая и безопасная» Беларусь — один кусок мозаики, около 2,5 тысяч «экстремистов» — другой. Потому что эти «экстремисты» для них как бы вне этой «безопасной и процветающей». В их мире, в их голове. Их это не волнует.

У них есть задача — вычистить не просто всех, кто выступает  против власти, а уничтожить любые формы самоорганизации, любые формы, неподконтрольные государству.

Потому что многие организации, внесенные в список «экстремистских формирований»  — это сообщества, объединенные по интересам, например, поклонники чьего-то творчества, соседи, друзья, то же общество «А*ова птушак Бацькаўшчыны». Многие из них даже и не совершали никаких активных политических действий.

Но это то, чем Лукашенко занимался с самого начала своего правления. Сначала уничтожили независимые профсоюзы, фанатские футбольные движения и т.д.

Здесь задача максимально пресечь у людей любое желание самоорганизовываться в какие-то горизонтальные структуры, потому что власть видит в этом главную опасность для себя.

Я обратила внимание еще на одну оговорку Казакевича. В своем отчете он отмечает, что «криминальная милиция не ослабила усилий и по традиционным направлениям работы». И здесь, я так понимаю, под «традиционными направлениями» он имеет ввиду работу, которой в принципе и должна на самом деле заниматься милиция.

То есть он не скрывает, что все свои силы силовики бросили на «нетрадиционные направления», борьбу с тем самым «экстремизмом», который вдруг образовался после 2020 года.

— Однако далее он замечает, что «анализ структуры общеуголовной преступности свидетельствует о некотором увеличении количества тяжких преступлений».

Говорит ли это о том, что «традиционным направлениям работы», своим непосредственным обязанностям они больше не могут уделять такое внимание, как раньше, провоцируя тем самым увеличение реальной преступности в стране? 

— Конечно, это не может не сказываться на уровне реальной преступности. Штат ведь у них не резиновый. А на «нетрадиционные направления» брошены основные силы.

И их требуется действительно много, так как нужно отследить все чаты, всех арестовать, задержать, допросить, часто применять жестокое обращение, пытки. На это нужны и силы, и людские ресурсы.

Пугает ли их самих такое положение дел? Ну, там, в системе, тоже есть люди с разным уровнем понимания. Но, в целом, не думаю. У них другая картина мира, не стройная и не логичная. Для многих из них мир четко поделен на своих и чужих.

И «чужих» нужно истребить (в разных смыслах). Это одна задача. Бороться с реальной преступностью — другая задача. Думаю, что многие из них, если не большинство, не связывают причину со следствием в рамках этих задач.

Наоборот, они считают, раз это деструктивные элементы, их надо «вычищать», чтобы самим спокойно жить.

Не уверена даже, что они увидят связь в случае, если увеличивающееся количество тяжких преступлений коснется лично кого-то из них или их близких.

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 5(29)