«Я бегу через шпалы и слышу крик, мол, стой, дура, тут все заминировано!»

В Украину Карина Потемкина вынужденно уехала из родного Солигорска в декабре 2021 года, как раз на Рождество — вскоре после задержания активиста Павла Батуева в местный чат пришло сообщение, что девушку тоже ищут.

Поселилась вместе с еще несколькими белорусами в съемной квартире в Буче, вскоре устроилась на работу в Киеве. А 24 февраля в половине шестого утра подруга разбудила ее и показала в телефоне речь Путина об объявлении войны.

— Вначале подумалось: неправда, не может быть. Кругом страшный хаос и неразбериха, никто не понимает, что делать.

Уже к концу первых суток войны из-за постоянных бомбежек выбраться из Бучи даже до Киева было практически невозможно.

Она прочитала в локальном чате, что в Бучанскую раду набирают волонтеров — и пришла в колл-центр, чтобы помогать другим.

Домой в тот день она пойти не уже не смогла — мужчины, имеющие опыт боевых действий, подсказали, что на крышах сидят российские снайперы.

В первую ночь в бомбоубежище Карина перезнакомились в подвале с местными — управделами Бучанского горсовета Дмитрием Гапченко (позже его взяли в плен российские военные), худруком Русланом, военным из Гостомеля, гражданским волонтером, музыкантом, который ехал на гастроли, парнем Юрой — его отца расстреляли возле гипермаркета.

***

— В колл-центр отовсюду звонили люди и рассказывали страшные вещи. «В подвале без света, отопления, еды и воды четверо суток сидят 14 людей, вы можете помочь?» (а пути туда отрезаны). «Моему мужу срочно нужен инсулин» (волонтер, который повез лекарство, ранен — снайпер прострелил ноги). «В соседний дом попал снаряд. Там четверо детей. Родителей убило. Еды нет. Помогите эвакуировать детей» (эвакуация невозможна). И вот это все без конца…

Женщина — соседка, которая жила над нами сверху, с лежачей мамой и двумя маленькими детьми (три месца и три года), понятное дело, никуда не могла выйти. А тут пропал свет, к тому же в квартирах не было воды — нужно было ходить на колонку. Наши ребята пошли в АТБ поблизости, там оставались из продуктов еще апельсины и шоколад, сухие завтраки — все это мы относили той женщине.

Еще одна женщина вырвалась из Гостомеля. Ее машину, в которой находились дети (машина была обклеена листами А4 с надписью «дети»), россияне развернули на блокпосту — а потом выпустили вслед очередь.

— Она была ранена, с перевязанной ногой — может быть, пуля прошла навылет, а на руках у нее был маленький, полуторагодовалый ребенок. Своих у нее было трое, и еще двое — то ли соседские, то ли знакомых.

Аптеки местные закрыты или препаратов в них не было — и я взяла рюкзак, побежала в местную раду, чтобы взять для женщины лекарства. На тот момент россияне в Буче уже заняли ж/д переезд — и меня заметили. Я бегу через шпалы и слышу крик, мол, стой, дура, тут все заминировано. Развернулась, побежала в обратную сторону — думаю, хорошо, что не выстрелили в спину, мало ли, что у них в голове.

По дороге обратно повезло: худрук Руслан, который жил в двух домах от нас, выбросил мне из окна пачку анальгезина — смогла ей хоть что-то принести. Эта женщина не стала ждать, в тот же день с детьми уехала на Ирпень в этой простреленной машине на полуспущенных колесах.

***

6 марта Карина с другом разведали дорогу на Ирпень. Шли пешком, по рыбацким тропам, под аккомпанемент обстрела из минометов.

— От местных узнали, что Романовку, куда накануне эвакуировались люди, русские обстреливают. Связи нет, не проверишь, так ли это. Встретили Божену (девушка погибшего главы Белорусского дома в Украине Виталия Шишова — С.), решили вернуться домой, в бучанскую квартиру, чтобы забрать оттуда подругу с детьми и отвести их к Божене.

Через день или два (в таких обстоятельствах путаешься в сутках) мы обнаружили, что нет и газа.

Мы с Игорем Кравченко поняли, что надо снова идти на Ирпень, а там добираться до Киева. Собрала в чемодан самое необходимое, нож, спички, таблетки, ключи от дома оставили соседской бабушке и пошли. Российских солдат встретили уже в частном секторе на окраине

Сзади кто-то крикнул «Стой, стрелять буду!». Оборачиваемся: двое, на вид лет по 20, на шлемах георгиевская лента, а неподалеку стоит БТР. Сказали найти белые повязки, чтобы нас не расстреляли. Мы разорвали мое новое белое платье, повязали и пошли.

В Ирпене на остановке встретили людей — тоже никто не понимал, куда идти, куда бежать. Местный парень довел нас до ТЦ, там стоял белый бус: мужчина отвозил людей на Романовку, которую россияне минометами накануне «освобождали от нацистов». Я боялась высунуть голову, а Игорь смотрел, рассказал, что в поселке вообще нет домов — только сожженные деревья.

С пересадкой, на другом бусе доехали до разрушенного моста. Под ним — много пожилых людей, с детьми, с домашними животными, пресса в бронежилетах и касках. Сверху машины — где расстрелянные или сожженные, где люди просто бросили и бежали.

У мужчин тут проверяли документы. Украинский солдат подал мне руку и поздравил с 8 марта — я расплакалась.

***

Ребятам удалось добраться до Киева. Некоторые посоветовали особо не высовываться с белорусскими паспортами:

— Я подумала: и что я буду делать, сидя в запертой квартире? Отоспалась немного — до этого не могла заснуть из-за стресса. Связалась с Алексеем Францкевичем во Львове, чтобы узнать, что можно сделать с нашими с заблокированными белорусскими карточками — и он предложил приехать, сказал, что там много работы. Доехала. Никакого негативного ощущения к себе не ощущала — наоборот, рассказала везущим меня украинцам о том, что творилось в Буче, обменялись контактами.

В Киеве и Львове, говорит Карина, большой волонтерский «движ». Помимо Белорусского кризисного центра, беженцам помогают отдельные активные люди, в том числе немало белорусов. Многие принимают беженцев по домам, как, например, IT-специалист и этнограф Евгений Барышников, программист Егор Чучвага и другие белорусы.

— Часть наших, конечно, уехали сразу, в первые дни, и в случае женщин с детьми это абсолютно правильно, — отмечает собеседница «Салiдарнасцi». — Но в то же время мы знаем про батальон Кастуся Калиновского и про белорусов, которые намеренно остались и помогают другим.

У самой Карины есть действующая польская гуманитарная виза. Но мыслей уехать нет. Недавно, вздыхает она, не впустили в львовский музей из-за «синего паспорта», признается, такие вещи задевают, но они все же они единичные.

***

— На платформе СпівДія, где я сейчас работаю (она объединяет волонтерские и государственные инициативы для оказания гуманитарной помощи пострадавшим от войны — С.), не оправдывалась за свое гражданство: белоруска и белоруска. Тут нет предвзятого отношения, наоборот, люди понимают и не делят на «ваши-наши», понимая, откуда столько белорусов за последние два года взялось в Украине, что они были вынуждены уехать не по своей воле.

Когда к нам обращаются за помощью люди из Луганска, Донецка, не возникает в голове мыслей, что они, мол, возможные сепаратисты, а потому мы отклоним заявку. Тут дело не в политике — я не сторонница высокопарных слов, что через освобождение Украины мы освободим Беларусь — а в человечности.

…Есть несрочные случаи, когда людям нужна помощь, но на их территории нет сейчас боевых действий, а есть критические. Вот, в Киеве неходячая бабушка, соседи, которые ей помогали, выехали, и у нее кнопочный телефон, то есть она никак не может сама найти лекарства. Как-то отыскала волонтера из Чернигова, который своими путями доставил эти лекарства.

Или разговаривала с женщиной из Харькова — у ее мужа случился сердечный приступ, лекарств нет, и он, возможно, без них умрет. Притопала домой, искала контакты по Харькову, чтобы физически смогли это завезти. За день наслушаешься столько историй из разных уголков страны — и даже в оккупированные территории некоторые наши ребята заезжали и привозили людям помощь. Украинцы вообще настолько объединились в войне — это очень восхищает.

А белорусские активисты в Украине, убеждена Карина, сейчас, помогая другим, во многом работают на будущее всех белорусов, чтобы не дать никому оснований обобщать и приравнивать народ к режиму-соучастнику агрессии.

Правда, девушку расстраивает, что в белорусские батальоны не могут попасть женщины, хотя есть много желающих.

***

— Я приняла решение вернуться в Бучу. Военные сказали, после вскоре уже можно. Знакомые уговаривают подождать, а я не понимаю, почему. С каждым часом думаю, хоть бы не опоздать.

Долго не понимала, почему в том же Львове чувствую себя чужой. И про себя подумала: наверное, надо вернуться, чтобы найти свое сердце. Мне кажется, оно в одном из подвалов осталось.