«Советы считали немцев братьями по оружию»

Накануне начала Великой Отечественной войны «Комсомолка» расспросила участника партизанского движения Ивана Петровича Данилова, уроженца Дрогичина, как он из поляка превратился в украинца, и когда для западных белорусов на самом деле началась война.

ДОСЬЕ «КП»

Фото Виктора Гилицкого, «Комсомольская правда в Белоруссии»

Иван Данилов, 90 лет, доктор медицинских наук, профессор, гематолог. Возглавлял Институт переливания крови, работал в Институте радиационной медицины. Автор более 400 печатных работ, 6 монографий, 14 изобретений и 6 публицистических книг. Некоторые из них – «Неудобная история», «История не из учебника», «Записки западного белоруса» – выдержали несколько тиражей.

Награжден орденом Отечественной войны I степени, медалями «За боевые заслуги», «Партизану Отечественной войны».

***

– 1 сентября 1939 года – вот для нас, западных белорусов, первый день войны... Помню, как через пару дней я стоял на краю березовой рощи родной деревни Лежитковичи, под Дрогичином, и разглядывал в небе немецкие самолеты. Они преследовали отступающие польские части, облетали рощу так низко, что я разглядел лица пилотов. Помню, как они развернулись и начали обстреливать кучки льна: вдруг там присели солдаты? Мне было 15 лет, я окончил семь классов польской школы.

– Что вы слышали тогда про войну, накануне была какая-то информация?

– Польские газеты писали, что Гитлер предложил Польше отдать Гданьск, поскольку большая часть его граждан были немцы. Но самое главное – Гитлер потребовал коридор в 25 километров, который бы соединял основную часть Германии с Восточной Пруссией.

Отец выписывал польскую газету «Работник», я тоже читал. Писали, что в СССР – голодомор, в колхозах народ голодает, были и перебежчики. Но мой отец, как член КПЗБ, говорил: «Не верьте, это все выдумки пилсудчиков и вранье польских газет!» В 1921 году он вернулся из Саратовской губернии, где шесть лет был беженцем. К ним там относились исключительно хорошо: жилье, питание предоставляли в первую очередь. Поэтому отец повторял: «В Советском Союзе голодомор?! Да одна Саратовская губерния может прокормить пол-России!»

Красная армия еще не пришла, а отец с мужиками уже строгал жерди, чтобы установить праздничные ворота в цветах для торжественной встречи. Если бы гонимые поляки увидели это, его бы наверняка расстреляли.

Вся деревня высыпала на улицы 20 сентября 1939 года с хлебом-солью. Солдаты в грязных обмотках – небритые, голодные – забегали в хаты, просили кусочек хлеба и сала, говорили: «В колхозах голодают...»

Пушки тянули тощие лошади, к хвосту каждой медной проволокой была привязана фанерная дощечка: «Колхоз имени Жданова», «Колхоз имени Калинина», «Колхоз имени Сталина»... Чтоб после войны вернули лошадей на место...

«ОСЕНЬЮ 1939-ГО СОВЕТЫ СЧИТАЛИ НЕМЦЕВ БРАТЬЯМИ ПО ОРУЖИЮ»

Немцы уже захватили Брест, Кобрин, но не дошли километров 10 до нашего Дрогичина. Потом они отступили, Брест по пакту Молотова-Риббентропа отошел СССР. Польша оказалась меж двух огней: немцы наступали с запада, Союз – с востока. Ее раздавили и поделили между собой.

В то время советские агитаторы всех немцев называли братьями по оружию, а поляков – белополяками, врагами.

– А что вы тогда, в 1939 году, живя под Дрогичином, знали про Беларусь?

– Ничего, даже слова такого не знал. Западная Беларусь и Западная Украина в 1939 году были польской территорией, граница проходила так: Вильно, Столбцы, Молодечно, Вязынка, станция Радошковичи – это была Россия. А местечко Радошковичи – уже Польша.

Официально мы жили на территории Польши. Учителя говорили, что Пилсудский всех нас объявил поляками, в 1936 году он закрыл белорусские и украинские гимназии. При этом моя «матчына мова» – украинская, граница – всего в семи километрах. Но отец, как и многие другие, считал себя русским. Всего было намешано: Пружанщина говорила по-белорусски, Кобрин, Малорита, наш Дрогичин, Пинск – на языке, близком к украинскому.

Это сейчас я считаю себя белорусом, но пришел к этому не сразу: если польскую мову я выучил почти с рождения, то разговаривать на белорусском начал не так давно...

«НЕМЦЫ ВЫГНАЛИ НАС ИЗ ШКОЛЫ, И Я ПОШЕЛ В ПАРТИЗАНЫ»

– Летом 41-го пришли немцы, наша местность отошла к Украине: Брест, Кобрин, Дрогичин – на этих землях создали Рейхскомиссариат Украины.

– То есть из поляка вы превратились в украинца?

– Да, немцы открыли украинские школы, но по их постановлению нам разрешили только начальное образование. И нас, восьмиклассников, выгнали из школы. Мол, среднее и высшее славянам ни к чему. Помните их идею «недочеловеков»? Это было про нас. В немецких журналах печатали фото черепов, утверждая, что немецкие – высшая раса. Злость на фашистов привела меня в связные.

Отец по-прежнему оставался верен Советскому Союзу, попросил меня носить хлеб, крупу, сало на хутор, где скрывались сбежавшие из-под Бреста советские командиры. Из них потом сформировался партизанский отряд имени Калинина, бригада имени Молотова, Пинское соединение. Самое интересное, что приютил их хозяин хутора – бывший белогвардеец, бежавший из Советского Союза.

Иван Данилов воевал в бригаде имени Молотова

Меня определили в разведку, выдали седло, коня. Каждый день мы выезжали навстречу неприятелю, чтобы выведать планы. После партизан, весной 1944-го, меня готовили в минскую комсомольскую школу. Освобождения Минска мы ждали в гомельском доме отдыха, кормили серым хлебом да кашами, не то что в армии. Если бы не американская тушенка, не знаю, чем бы Красная армия питалась...

«СЛАВЯНЕ, НЕ МЕШАЙТЕ ДРУГ ДРУГУ ЖИТЬ...»

– После тяжелого ранения и четырех операций я оказался в Чите. Сибирь голодала, дети, старики просили: «Дяденька, дай хлебушка!» Я уже не ел ни хлеб, ни рыбу из своего пайка, хлебал щи да кашу, остальное отдавал им.

Вернувшись в Беларусь, удивился, что нет голодных. Вот вам и разница между колхозной системой и частной.

Войну я закончил в Риге, меня не раз поражала картинка: большущий лагерь немецких военнопленных, а к нему – километровая очередь: латыши несут посылки, передачи, еду. Почему?

Мне ответил старый рижанин: «Если бы в 1940 году не было оккупации Латвии Советами, то я бы здесь не стоял. Мы бы воевали против этих немцев...»

Отец тоже прошел войну, голодал, однажды написал маме с фронта письмо: «Манечка, пришли мне кусочек сала». А мама на эмоциях ответила: «Хваробу табе, а не сало, пусть салом тебя кормят твои большевики!» Он получил это письмо с замазанными словами, не пропустила цензура. Когда семья соединилась, отец вспомнил: «Что ж ты такое написала, могли же и в Сибирь отправить!»

После войны жили небогато, налоги были большие, в принудительном порядке сдавали даже сено. Однажды я сказал отцу: «Во время Первой мировой в нашей деревне были те, кто воевал за поляков. Так их потом польская власть освободила от всех налогов, разрешила иметь магазинчики в деревнях. А мы воевали за Красную армию, оба – ветераны, и нас обкладывают такими же налогами, как и всех остальных». Отец вздохнул: «Да, если бы мы так служили полякам, как Советам, нас бы оценили по-другому...»

А нам достались лишь лапти. В 1946 году отец заведовал сельпо, и из Советской России прислали нам, белорусам, помощь – плетеные из лыка лапти. Причем не бесплатно: их надо было обменять на яйца и сало. Вот такая поддержка, над которой потешалась наша деревня...

В 1946 году я вернулся домой, поступил в Пинскую фельдшерскую школу. Запомнил слова нашего учителя, хирурга Рудика, ныне покойного. Когда мы, студенты, толпились да толкались вокруг операционного стола, он негромко произнес: «Эй, славяне, не мешайте друг другу жить...» Мощные слова, я многое забыл, а эту его фразу пронес через всю свою жизнь, с каждым годом все больше понимая ее важность и значимость для наших народов.