Шульман: Когда взбунтуются российские элиты

— Пропаганда и репрессии, две верных подруги, не ходят одна без другой, это элементы одного механизма, — отметила политолог в нитервью Майклу Наки. — Говоря о режимной трансформации — дело не в репрессивности как таковой. Много какие политические модели убивают людей в разных количествах.

Репрессивность скорее бывает связана с политической культурой, исторической традицией, текущим моментом, чем собственно с природой режима.

Но если посмотреть, трансформируется ли в России авторитаризм в тоталитарную модель, то здесь нужно смотреть не столько на то, какое количество людей привлечено по административным протоколам и уголовным делам — тем более, специфические репрессивные инстурменты пока все прежние, только применяются более массово.

Из нового я бы отметила не репрессии и не иноагентов, а попытки установить идеологию в школах и вовлекать граждан принудительно в активное политическое участие, заставлять их выражать согласие. Вот это — тоталитарные штуки. Свойство тоталитарного политического режима — общеобязательная идеология, являющаяся единственным содержанием симтемы образования, идеологическая индоктринация.

При тоталитаризме нельзя быть вне политики, нельзя быть индифферентным — надо участвовать. В этом странное сходство тоталитаризма и демократии, только в одном случае участие добровольное и разнообразное, а в другом — принудительное и монополистическое.

По оценкам политолога, российская авторитарная машина как раз сейчас пытается «перевернуться через голову и обернуться фашизоидным режимом, в котором все одобряют, маршируют, жертвуют», а людям предписывается жертвовать собственным благополучием во благо системы.

Роль пропаганды здесь в том, чтобы заглушить альтернативные голоса и создать ощущение единомыслия, говорит Екатерина Шульман. А дальше люди сами невольно присоединяются к «нарисованному» большинству.

— Это задача пропаганды номер один: показать, что все думают так, и ты один отщепенец. А люди не любят быть отщепенцами, они любят быть с большинством.

Но и объективная социальная почва не может не существовать под порядком вещей, который продолжается двадцать лет. Правда, справедливости ради надо сказать, что порядок вещей изменился: вот это отношение (власти) к гражданам как тем, кто должен вложиться в общегосударственную победу — это новое, как и вовлечение детей, и попытки изобразить на ходу некую идеологию: мол, мы страна, несущая смерть, и мы все должны этому как-то радоваться и гордиться…

Начатая режимом Путина война поможет ему сохранить власть или, напротив, подточит созданную систему изнутри?

— Реальность наших политических элит была построена совершенно на другой основе, они, что называется, жили не для этого, — говорит Екатерина Шульман. — Но уже начиная с 2012 года («дело Магнитского» и самые первые санкции, с ним связанные) было запрещено сотрудникам правоохранительных органов и МИДа выезжать за границу на отдых.

И в течение десяти лет происходило замещение элитных кругов теми людьми, которые не были связаны с заграницей, понимали, что им туда хода нет, они заперты внутри России, но зато здесь им все можно. Детей они все равно пытались отправлять в Европу и Америку, но тем не менее, схема «тут зарабатываем, там прячем и туда перевозим семью» стала менее универсальной.

И это одна из причин того, что слом привычного жизненного уклада элит не привел к их немедленному бунту. Я вообще не знаю исторических примеров немедленных бунтов, когда тот или иной правитель задумал что-то, что нехорошо кончилось, и тут же сразу его — табакерочкой.

Сначала надо, чтобы для самых опасливых дошло, что продолжение статус-кво для них хуже, чем его разрушение. Пока еще лишения и страдания, которые предстоят элитам, скорее в предвидении, предчувствии, чем в реальности.