Шрайбман: «Россия просто не дает соседям долгосрочных причин быть с ней»

Два громких события нынешней недели — крушение в Казахстане азербайджанского самолета, возможно, сбитого российской ПВО, и перепалка Александра Лукашенко с Николом Пашиняном на саммите Евразийского экономического союза (ЕАЭС) — как будто из разных миров, но не совсем.

Практически в прямом эфире мы видим распыление того, что принято называть «постсоветским пространством». Это словосочетание имеет все меньше смысла. Об этом в колонке для Зеркала рассуждает политический аналитик Артем Шрайбман.

Армянский политолог Александр Искандарян давно запатентовал меткую характеристику постсоветской интеграции как «колеса без обода». То есть конструкцию, где есть центр, Россия, и группа остальных стран, у которых между собой мало связей и общих интересов. Единственное, что их объединяет и что держит их в нескольких все более аморфных союзах, — общее желание не испортить отношения с Россией.

Но как только конфликт какой-то из этих стран с Москвой переходит красную черту, потребность в ежегодных посиделках для этой страны отпадает. Так из СНГ вышли Грузия и Украина, завершает свой выход Молдова, а Армения поставила на паузу членство в ОДКБ.

Конфликт между Ереваном и Минском — не новое явление. Союзники по трем из постсоветских организаций — ЕЭАС, ОДКБ и СНГ — разругались после того, как Лукашенко перестал стесняться своей поддержки победившего в войне с Арменией Азербайджана.

Армянский премьер Никол Пашинян в ответ перестал видеть смысл в любезностях с беларуским режимом и заявил, что больше никогда не приедет в Минск, пока там правит Лукашенко. Это и стало причиной обмена колкостями про телевизоры, который затмил саму повестку саммита ЕАЭС в Санкт-Петербурге.

Отношения Москвы и Баку стали на грань кризиса из-за того, что Россия не только, вероятнее всего, сбила пассажирский борт, но и не сразу признала свою вину, намекнув, что виноваты украинские дроны, туман и отказ азербайджанских пилотов приземляться в соседних аэропортах.

Еще до того, как появились подробности, президент Азербайджана Ильхам Алиев развернул свой самолет и так и не долетел до ставшего скандальным саммита в Санкт-Петербурге. Лишь личные извинения Владимира Путина Алиеву позволили предотвратить полноценный конфликт.

Причина все чаще возникающих трений — в несовпадении дизайна постсоветских структур с актуальными приоритетами самих этих стран. Сначала СНГ, а затем возникшие на его пространстве военный (ОДКБ) и экономический союзы задумывались как форма цивилизованного развода.

Но с годами связи бывших советских республик между собой становились все тоньше, они стали ориентироваться на новых союзников или на балансирование между региональными центрами силы вроде ЕС, Китая и Турции.

В итоге СНГ просто лишился какого-то содержания, кроме места встречи его лидеров. ЕАЭС уперся в потолок, дальше которого никто не готов делиться суверенитетом. А ОДКБ ни разу за три года не смогла прийти к общей позиции о главном кризисе с безопасностью на своих границах — полномасштабной войне России и Украины, зато потеряла по пути Армению.

У постсоветских стран больше нет общей идеологии или ценностей, общих внешних врагов или друзей, и даже их внутренние режимы становятся все более разнообразными — от репрессивных персоналистских диктатур, вроде Беларуси и Туркменистана, и все более консервативных клептократий, вроде России, до мягко-авторитарного Казахстана, гибридного Кыргызстана и демократических Молдовы с Арменией.

Ответственность за склеивание этих разных стран в единый блок всегда лежала на метрополии — России. Чтобы успешно играть эту сложную роль, центр должен не только пугать, но и притягивать, формировать позитивную мотивацию для элит и обществ своих меньших союзников не разбегаться. Это означало в том числе быть донором мира, арбитром в конфликтах между постсоветскими странами и внутри них.

Но путинская Россия последнего десятилетия если и стала донором чего-то, то только рисков для многих своих соседей. Причина — сползание российского правящего класса в агрессивный реваншистский национализм и фиксация на цивилизационной войне с Западом, которая не интересна ни одной другой стране региона, кроме режима-сателлита в Минске.

В 1990-е и ранние 2000-е темпы модернизации и экономического роста России опережали почти всех соседей, притягивая их мигрантов, политические элиты и даже культурную интеллигенцию. Посреднические и миротворческие услуги Москвы в конфликтах на пространстве бывшего СССР не имели альтернативы.

Великодержавный апломб и высокомерие уже тогда были частью российского внешнеполитического стиля, но теперь же они полностью заместили собой способность быть уравновешенным «взрослым в комнате».

Сегодня сила притяжения России для соседей стала целиком определяться двумя факторами — экономической зависимостью и страхом мести Кремля за попытку от него отойти. Не имеющий альтернатив Лукашенко находится на одном конце этого спектра, с самой плотной привязкой к Москве. Центральноазиатские страны — где-то посередине. Молдова, Армения и Азербайджан — уже выставили кто одну, а кто и обе ноги в дверь.

Устоявшийся в России шовинизм не инклюзивен для соседей, ее политическая и экономическая модель не привлекательна ни для кого, кроме отдельных коррупционеров в постсоветских элитах.

Россия просто не дает соседям долгосрочных причин быть с ней. Но зато в минуты ее слабости или, наоборот, переходящей черту агрессивности экс-союзники, каждый со своей скоростью, отходят от Москвы.

В моменте поводок можно натянуть покрепче, как с Лукашенко в последнюю пятилетку, но это не меняет общего исторического тренда. Когда ваша интеграция скована не добровольным стремлением быть вместе, а лишь цепями разной прочности, у нее на длинной дистанции только один вектор — центробежный.