Шрайбман: «Будут ли протесты весной? Погода здесь глубоко вторична»

— Вместо того, чтобы ответить в стиле Каца или Ванги, я предложу вам алгоритм, по которому можно искать ответ на этот вопрос самостоятельно и не только весной, но и всегда после нее, — пишет Артем Шрайбман. — Наблюдая за годами протестов в Беларуси, я могу выделить три фактора, которые определяют их силу и вероятность — вера в победу (V), страх репрессий (F) и сила триггера или массового возмущения (T).

Чем сильнее вера в возможность победы протеста, по любому поводу — от кривой застройки на районе до смены власти — тем больше вероятность протестов. В августе победа протеста казалась близкой. В сентябре не такой близкой, но достижимой. Сегодня у многих эта вера ушла.

Вернется ли она обратно? Когда-то да. Обычно ей способствует растерянность и метания власти (как с 13 и где-то по 20 августа), и массовое ощущение, что оппонент шатается или готов уступать.

Второй фактор — страх. Его величина обратно пропорциональна вероятности выхода. Чем больше люди боятся последствий, тем сильнее работает их внутренний поиск причин не пойти на протест.

Третий фактор — сила триггера, повода для массового возмущения. Здесь нет постоянных величин. Какие-то вещи с ходом времени становятся нормой. Люди адаптируются к какому-то уровню насилия или, например, фальсификаций на выборах, и он их больше не возмущает. А потом власть пересекает эту грань привычного и выбешивает людей.

Когда ЦИК объявляет 80% при массовом ощущении, что там явно меньше 50, это пересекает привычную грань. Массовые многодневные избиения в изоляторах — тоже.

А потом постепенно насилие нормализуется и уже не вызывает такой острой реакции, как раньше. И избиение до смерти Бондаренко уже попадает в эту волну привыкания и не выводит на улицы сотни тысяч.

Где актуальная планка этой чувствительности общества, не знает никто, уж тем более — власть. Обычно мы узнаем это постфактум, когда очередное дно пробивается, но реакция на него оказывается бурной.

Получается такая формула. Сила протеста = вера в успех, умноженная на силу триггера и деленная на страх (V*T/F). Причем заоблачная величина одной из этих переменных может перевесить нехватку в остальных.

Абсолютно дикий триггер, варианты которого даже не хочется перебирать вслух, может перевесить как скепсис, так и страх. С другой стороны, введенное военное положение и войска на улицах (то, что резко повышает страх), может помочь сдержать даже очень сильное возмущение.

История конечно же работает не так механистично. Но если посмотреть задним умом на все успешные и неуспешные протесты, которые я могу вспомнить, они в эту формулу укладываются.

На середину августа протест имел сильнейший триггер (и не один), веру в победу (от растерянности власти и шестизначного числа выходящих) и ослабившийся страх, когда людей начали выпускать, а милиция, казалось, исчезла из городов.

Сегодня значения двух числителей невелики, а знаменатель вырос из-за 6 месяцев репрессий. Ответ на вопрос, будут ли протесты весной (летом, осенью и через 3 года), зависит от величины этих трех переменных.

Будут ли люди все так же бояться? Поверят ли они заново в успех протестов? Будет ли у них новый сильный повод для возмущения? Погода здесь глубоко вторична.

P.S. Роль личности лидера или лидеров и их поведения в критический момент конечно есть, но, как мне кажется, лидеры скорее пляшут за социальной реальностью, а не создают ее из ничего.

Шрайбман: «Плотину все равно прорвет, но водичка потечет уже слегка в другую сторону»