«Российское государство превратилось в преступную систему»

Книги Михаила Шишкина переведены на тридцать языков, у него есть премии «Большая книга», «Нацбест» и «Букер», а сам он около двадцати лет живет в Швейцарии.

В конце февраля 2013 года писатель опубликовал открытое письмо, в котором отказывался представлять Россию на очередной Нью-Йоркской книжной ярмарке. И мотивировал это — весьма жестко — идейно-моральными соображениями, нежеланием сотрудничать с правящим режимом страны, где «власть захватил криминальный коррупционный режим, где государство является воровской пирамидой, где выборы превратили в фарс, где суды служат начальству, а не закону, где есть политические заключенные, где госТВ превращено в проститутку, где самозванцы пачками принимают безумные законы, возвращая всех в средневековье».

Вполне вроде бы частный, пусть и публично оглашенный, отказ вызвал внезапные медийные толчки баллов на девять по шкале Рихтера. Слова Шишкина транслировали русские и мировые новостные агентства, он попал на первые полосы и в топ-новости, Рунет сошелся стенка на стенку в беспощадном и эмоционально зашкаливающем холиваре, коллеги-писатели, тоже на ярмарки ездящие и что-то там представляющие, поддерживали (реже) или обижались (куда чаще).

С этих тектонических явлений мы и начали разговор.

— Михаил, вы, когда писали свое открытое письмо, могли предположить такой накал страстей и масштаб реакции? Или это стало стопроцентным сюрпризом?

— Скорее сюрпризом. Но и не написать это письмо я не мог. Уже участие в предыдущей ярмарке было для меня большим компромиссом. Власть долгое время пыжилась поддерживать иллюзию вменяемости и возможности диалога, сотрудничества, но после декабря 2011 года она стала невменяемой.

Все, что власть творит, вызывает рвотный рефлекс. Отказ от участия в официальной делегации, отказ представлять мои книги на российском стенде под портретом Путина был шагом уже скорее гигиеническим.

— Но среди тех, кто воспринял ваш жест без восторга, были не только идеологические оппоненты, но и ваши единомышленники.

Логика простая: во-первых, мы, отправляясь на литературные саммиты — пускай и за счет государства, — представляем не режим, а русскую литературу, живую при всяком режиме, да еще и получаем возможность что-то сказать внешнему миру об истинном положении дел.

Во‑вторых, вы, писатель Шишкин, ставите нас в незаслуженно идиотское положение — вот мы живем в России, пытаемся что-то сделать, не продаемся, а теперь вы, давно живущий в Швейцарии, своим жестом превращаете нас чуть не в коллаборационистов и пособников, а сами как бы единственный принципиальный русский литератор.

В‑третьих, это уж больно похоже на пиар-жест, от которого вы ничего не теряете, а приобретаете — не так мало: внимание титульных мировых медиа, например...

— Все люди, мнение которых мне важно, меня поняли и поддержали.

И только не нужно делать наивные глаза и уверять, что писателей приглашают представлять на официальных стендах под путинской фоткой русскую литературу! Этой власти на литературу (извините, но точнее слово не подберешь) насрать. Писателей используют на международных ярмарках, чтобы поддержать имидж преступной системы, в которую превратилось Российское государство.

Я не хочу играть роль человеческого лица режима с политзаключенными. Я не хочу, чтобы меня и мои книги использовали. Каждый для себя сам проводит черту, которую он не может перейти.

Реакция писателей, поехавших на ярмарку, мне понятна. Ольга Славникова прекрасно сформулировала в своем ответе на мое письмо: «На самом деле нас, российских литераторов, власть взяла в заложники».

Бандиты взяли целую страну в заложники. Каждый опасается мстительной серой крысы, распределяющей деньги, в том числе на культуру: ведь у кого-то театр, у кого-то детский фонд, у кого-то молодежная литературная премия, у кого-то это единственная возможность поехать за казенный счет в Париж или Нью-Йорк и т. д. и т. п.

Увы, порыв негодования оказался направлен не против того, кто захватил заложников, а против того, кто независим от банды. Несвободные люди не могут простить другим их свободы. Я поступил по очень простому принципу: если можешь не связываться с преступной системой, не связывайся, не поддерживай ее.

Я очень рад, что мое письмо получило такое эхо и в России, и на Западе. Люди в Европе, Америке на самом деле имеют очень туманное представление о том, что происходит у нас. Интервью, статьи в западных СМИ дали мне возможность объяснить важные вещи о ситуации в России, повлиять на общественное мнение, ведь, кроме как о «Пусси», там почти ничего не писали об оппозиции.

А что касается пиара, то мои книги переведены на тридцать языков не из‑за письма, а из-за самих книг. Здесь обратная связь: только потому, что книги мои нашли читателей на стольких языках, обращение мое было услышано.

— Ну а почему вдруг такой решительный разрыв с «бандитами, взявшими заложников» именно тогда? Ведь вроде вектор был давно ясен — да что там вектор, диагноз: примерно так все и обстоит уже эн лет. Разве что-то всерьез изменилось? Разве была какая-то поворотная точка?

— Диагноз был ясен всегда. Например, мое интервью, опубликованное 27 марта 2007 года в «Новых Известиях», было озаглавлено: «Писатель Михаил Шишкин: “В России государство – это главный враг, и его нужно бояться”».

Но всегда хочется надеяться на что-то хорошее. Казалось, что и во власти есть вменяемые люди, они делают что-то для культуры, для литературы.

Увы, события последних лет все расставили по местам. Я тоже вместе со всеми ходил на протестные митинги. Вместо диалога с обществом власть в ответ повернулась к нам задом.

— В том самом письме была еще фраза: эта Россия — не моя Россия... А какой должна быть Россия, чтобы быть «вашей»?

— Правильная и желанная Отчизна — это страна, в которой для сохранения человеческого достоинства не нужно будет идти в герои или мученики. В России ты или воешь с волками — или тебя загрызают. Это опыт, накопленный затравленными поколениями. Это чертов круг, который мы все никак не можем разорвать. У нас в конце 1980-х — начале 1990-х не получилось. Дай бог, получится у тех молодых, кто пришел сейчас.

— Я читал в прессе вашу дискуссию с Акуниным о судьбах Отечества... Оба спорщика принимали как некую данность давнюю концепцию, согласно которой основные русские беды оттого, что в России два разных народа: грубо говоря, просвещенная и либеральная интеллигенция и сторонники жесткости и архаики.

Но не кажется ли вам, что это не русский эксклюзив? Недавно вот Александр Генис довольно остроумно писал о том, что и в США тоже два народа, и упертый правый протестант с Библией на столе и винтовкой на стене ничуть не ближе нью-йоркскому интеллектуалу, чем русский мент русскому интеллигенту; разница только в способности американских «двух народов» принять некую базовую картину мира, расходясь во всем прочем.

Собственно, и Акунин примерно к этому в вашем разговоре клонил. А вы в ответ упирали на информацию как единственную силу, способную превращать «не наш» народ в «наш». Как-то это наивно, нет? Информации-то на самом деле даже с перебором — и что?..

— Ну да, и в Швейцарии разница между профессором цюрихского университета и крестьянином в Эмментале, поверьте, немаленькая. Но ни самый упертый redneck (деревенщина. — Прим. GQ.) из американской глубинки, ни самый дикий альпийский горец никогда в жизни не откажутся от своих гражданских прав и свобод, что и объединяет всех американцев или всех швейцарцев в нацию.

Западная цивилизация держится на самоуправлении общества снизу, а русская — на начальнике. Когда рухнула тюрьма, в которой мы все родились, появилась уникальная возможность построить себе дом по любому чертежу. Что мы снова себе построили? Единственно знакомую населению «вертикаль власти». Ты начальник — я дурак. Я начальник — ты дурак.

И смена начальника ничего не даст. Перемена мест от параши к окошку оставляет неизменной суть общественных отношений: рабы не чувствуют ответственности ни за свою страну, ни за подыхающую природу, ни за свой город, ни за свою улицу, ни за свой подъезд.

Раб идет во власть, чтобы стянуть и улизнуть. Самоорганизация общества возможна только среди свободных людей.

В России нужно измениться людям. Роль библейской пустыни, по которой Моисей водил свой народ, в XXI веке играет ТВ. Как промывают желудки, нужно промыть мозги. Если в течение года по каналам центрального телевидения давать свободную информацию, люди изменятся. После нескольких открытых дебатов удачливого рыболова с той же Ириной Прохоровой посмотрим, что будет с его всенародным рейтингом.

Допустить свободное ТВ для власти — сделать себе харакири. Но совершить достойное самоубийство требует благородства чувств, верховные рабы на это не способны.