Опасность газового давления

Уходящий год порадует ценителей политической эстетики почти идеальной композицией. Январь начинался с торжественного закручивания газового вентиля на украинской границе. Декабрь вполне может завершиться аналогичным шоу на рубежах братской Беларуси.

С первых дней своего председательства в «большой восьмерке» Москва делала упор на проблеме энергетической безопасности, настаивая на переосмыслении самого понятия. Безопасность, говорит Россия, – это ответственность не только поставщика, но и потребителя. За истекшие месяцы потребитель свою ответственность осознал. Накануне саммита НАТО в Риге американский сенатор Ричард Лугар предложил приравнять энергетическое давление со стороны России к военным действиями и реагировать соответствующим образом. Если вспомнить недавнее высказывание главы Европейской комиссии Жозе Мануэла Дурао Баррозу о том, что энергетика не должна, как некогда коммунизм, разделить Европу, получится, что круг и вправду замкнулся. Начинали год с обвинений, что Москва, мол, политизирует энергетический бизнес, заканчиваем заявлениями западных политиков, от которых веет ветром «холодной войны».

Почему сфера, в которой взаимная зависимость столь велика, а интересы с неизбежностью переплетаются, превратилась в идеологический фронт?

Аргументы о том, что Россия усиливается, и это вызывает нарастающее противодействие ее стратегических конкурентов, отчасти справедливы. К стремительному возвращению на глобальную арену такой России – самоуверенной, жесткой, агрессивной и циничной – Запад оказался совершенно не готов.

Всего два года назад Москва пережила подряд два политических нокаута – Беслан внутри страны и украинские президентские выборы вне. Никто не ожидал, что спортсмен, только что валявшийся на ринге, не просто сумеет подняться, но и быстро перейдет в контратаку. А ведь физическая форма других участников на самом деле оставляет желать много лучшего, и собственные силы они явно переоценили.

Так что нынешняя реакция застигнутых врасплох соперников – попытка не вполне корректными приемами выправить неожиданно ухудшившуюся для них диспозицию.

Что же произошло с тем, кого считали более слабым? Наверное, он много и упорно тренировался, улучшал спортивную форму, работал над техникой, вырабатывал тактику поединка… Не без этого, конечно, хотя главный секрет успеха, увы, в другом. Просто в его распоряжении вдруг оказался чудодейственный стимулятор, способный утроить физическую силу и, самое главное, отключить психологические механизмы, удерживающие от наиболее рискованных действий. Допинг, иными словами.

На словах все понимают, что нефтегазовое изобилие – вещь преходящая, причем зачастую прекращающаяся внезапно. Однако одно дело – понимать, и совсем другое – воплощать такое понимание в жизнь. Противостоять соблазну взять реванш у обидчиков, опираясь на внезапно обретенное оружие, чудовищно трудно.

В не столь уж отдаленные времена, когда золотой дождь нефтяных долларов и газовых марок низвергся на начавшего сгибаться под тяжестью военных расходов советского колосса, у партийно-правительственной элиты хватало здравого смысла четко разграничивать торговлю энергоресурсами и политику. По воспоминаниям очевидцев, на межведомственных совещаниях конца 70-х – начала 80-х годов прошлого века, когда «холодная война» дошла до последней своей кульминации, время от времени находились горячие головы, призывавшие пригрозить западноевропейцам отключением газа. Однако экстремистов всегда жестко осаживали: контракты – это святое, идеологию и бизнес путать нельзя.

Этого принципа придерживались неукоснительно, что давало, кстати, мощный козырь и в идеологической конфронтации. Так, в 1981 году высшие руководители ФРГ, включая федерального канцлера Гельмута Шмидта и его ключевых министров, лично ездили в Вашингтон уговаривать президента Рейгана и госсекретаря Хейга не препятствовать расширению энергетического сотрудничества между Москвой и Бонном. И добились-таки своего, хотя понятно, как Рональд Рейган относился к «империи зла» в разгар афганской войны и польской «Солидарности».

Россия забыла уроки 25-летней давности? Едва ли, просто Российская Федерация, как справедливо замечают наши ведущие политики, – это не Советский Союз. В распоряжении СССР находился широкий арсенал средств политического, экономического, идеологического, культурного, технологического воздействия на происходящее. Можно спорить о том, как сверхдержава эти средства использовала и те ли цели она при этом ставила. Однако коммунистический Кремль мог позволить себе вынести за скобки идейной конфронтации главный источник конвертируемой валюты.

Проблема сегодняшней России в том, что, кроме энергетического потенциала, никаких действенных средств влияния на собственное положение она просто не видит. «Газпрому» приходится брать на себя функции опоры российской экономики, гаранта социальной стабильности, главного субъекта внешней политики и проводника влияния чуть ли не по всему миру. Глобальный энергетический бизнес политизирован всегда и везде, больше, чем он, с политикой связана разве что торговля оружием. Однако в нашей ситуации политика и бизнес в принципе неразделимы. Да никто этого делать и не пытается, такое впечатление, что отечественная элита даже гордится своим откровенным цинизмом. Мы, мол, в отличие от западных лицемеров, ничего не скрываем, а ведем себя честно и прямо. В мире, где правит сила, иначе действовать и невозможно.

Вряд ли стоит удивляться, что предпринимаемые периодически попытки доказать, будто в своем поведении Россия руководствуется исключительно экономическими соображениями, не вызывают ни малейшего доверия.

Чем чревата сложившаяся ситуация? Во-первых, масштаб и характер внешнеполитических вызовов, с которыми сталкивается Россия, таков, что при помощи одного-единственного инструмента, пусть и очень мощного, на них не ответишь. Инструмент можно испортить. А заодно и отношения с важными партнерами. Многолетнее субсидирование экономики соседей посредством заниженных цен на газ и допуска некачественной продукции на собственный рынок – курс труднообъяснимый. Однако сведение всей политики к поэтапному повышению цен на газ и фитосанитарным мерам престиж России едва ли укрепляет.

Во-вторых, энергетический допинг умножает силы, но не добавляет интеллекта и расчетливости. Ощущение того, что Москва, как «незаменимая держава», может просто игнорировать внешнюю реакцию, очень опасно. Если СССР при помощи энергетического «пряника» удавалось добиваться трещин в монолитном союзе стран Запада, то российский «кнут», того и гляди, вызовет обратное – консолидацию своих недругов с теми, кто в принципе относился к Москве с симпатией. Предложение «батьки» Лукашенко Киеву заключить антироссийский энергоальянс – примета недалекого будущего.

В-третьих, стоит помнить два урока последней трети XX столетия. Первый – арабское нефтяное эмбарго 1974 года, которое спустя некоторое время бумерангом ударило по его инициаторам. Запад испытал шок, однако адаптировался к новой ситуации, а вот поставщикам заменить западных потребителей оказалось некем. Второй – сговор Вашингтона и Эр-Рияда в начале 1980-х, в результате которого нефтяные цены резко упали, что нанесло тяжелый урон советской экономике.

Добровольно отказаться от допинга, наверное, выше сил спортсмена. Но можно попытаться хотя бы постепенно снижать его дозу.