Мой Высоцкий

25 января Владимиру Семеновичу Высоцкому исполнилось бы 70 лет. Он много не дожил юбилея, уйдя из жизни июльским рассветом 1980-го, — день в день через 42 с половиной года после рождения…

Откровенно говоря, я сомневался: а нужна ли вообще публикация этого материала. Во-первых, о Владимире Семеновиче, наверное, сказано и написано все. Во-вторых, у каждого из поклонников его таланта «свой» Высоцкий. Но главное: опасался, чтобы не получилась наполненная пафосом ода в прозе великому русскому поэту — советским он никогда, на мой взгляд, не был. Как не были ими Александр Блок, Сергей Есенин, Николай Гумилёв, Борис Пастернак, Иосиф Бродский… И уж точно никто из них не был российским поэтом.

Поэтому решил написать о собственном восприятии его творчества. Нет, даже нет так: скорее, о том, какие события, эпизоды, так или иначе связанные с Владимиром Семеновичем, особенно ярко отложились в памяти.

Эпизод первый

Мое знакомство с Высоцким состоялось более тридцати лет назад. С песни «про чуду-юду», как я тогда ее назвал.

Запись на бобинном магнитофоне была отвратительной — через треск и шум с трудом пробивались слова. Мало того, кто-то неизвестный, хрипя «под Высоцкого», дописал последний куплет, которого в авторском тексте «Песни о диком вепре», как много позже я узнал, попросту не существовало: «В нашей сказке осталась загадка, но ее, друзья, не скроем от вас: под обличием стрелка там скрывался всем известный негодяй Фантомас».

Хотя, возможно, именно этот «кто-то», не желая, разумеется, того, подтолкнул меня к Высоцкому — в середине 70-х прошлого века французская трилогия о Фантомасе с блистательными Луи де Фюнесом и Жаном Маре имела в Советском Союзе оглушительный успех.

Эпизод второй

Впервые я увидел Высоцкого в фильме «Бегство мистера Мак-Кинли». Меня, тогда еще совсем мальчишку, кино не заинтриговало — смотрел его без особого интереса за компанию вместе с родителями. Но лишь до того момента, пока в кадре не появился Высоцкий, сыгравший в картине эпизодическую роль певца Билла Сигера. Помню, отец сказал еще: «Смотри, Сережа, это — Высоцкий».

Эпизод третий

Ну а затем на телеэкраны вышел «Место встречи изменить нельзя». И надо же было такому случиться, что первую серию говорухинского многосерийного художественного фильма (тогда и слова-то «сериал» не знали) я не посмотрел. Почему? Точно не помню. Но если не ошибаюсь, почему-то решил, что это будет очередная мутотень из колхозной либо заводской жизни, которой советское телевидение без устали «баловало» людей — действительно хорошее кино демонстрировалось крайне редко, в основном на Новый год.

Поэтому можете представить себе мое огорчение, когда родители сказали, что «Место встречи» — это детектив, а в главной роли — Высоцкий.

Эпизод четвертый

Февраль 80-го, когда я стал счастливым обладателем катушечного магнитофона, можно считать краеугольным камнем в моем знакомстве с песнями Владимира Семеновича. Двухскоростной монофонический «Сатурн»-202, привезенный папой и мамой из Вильнюса ко дню рождения, стал тем подарком, о котором можно было только мечтать. Тем паче стоил этот «монстр», весивший добрый десяток килограммов, дорого — едва ли не месячную зарплату отца.

Через три дня у меня имелось уже две бобины по 375 метров каждая, на которых были записаны несколько концертов Высоцкого. Качество многократно переписанной записи оставляло желать, мягко говоря, лучшего, но на подобную мелочь особого внимания я не обращал — слова можно было разобрать, и то ладушки (исключение составляла лишь запись, сделанная с вышедшей во Франции виниловой пластинки, где были такие песни, как «Баллада о детстве», «Охота на волков», «Банька по-белому»).

Правда, как потом выяснилось, там были песни не только в исполнении Высоцкого. Например, я долго находился в полной уверенности, что стихотворения «Право на отдых» («Первача я взял ноль-восемь, взял халвы, пару рижского и керченскую сельдь, и отправился я в Белые Столбы на братана да на психов поглядеть») и «Лиловый негр» («Где вы теперь? Кто вам целует пальцы? Куда сбежал ваш китайчонок Ли?») вышли из-под пера Владимира Семеновича. Ан нет: их авторы — другой великий бард Александр Галич и Александр Вертинский соответственно. Причем, песня, исполненная Высоцким в «Месте встречи», написана аж в 1916 году… Попадались также песни в исполнении Аркадия Северного, Михаила Звездинского, Юрия Визбора, Булата Окуджавы.

Впрочем, оно и к лучшему, ибо эти люди тоже заслуживают того, чтобы с их творчеством как минимум ознакомиться.

Эпизод пятый

Лето 80-го я по традиции проводил в деревне у тети, живущей в Литве. Смотрел московскую Олимпиаду, а по вечерам слушал радио — преимущественно Севу Новгородцева, который вел на Русской службе Би-Би-Си музыкальную программу. «Глушилки» тогда работали исправно, поэтому ВЭФ приходилось постоянно подстраивать под нужную частоту.

Так и узнал, что «25 июля 1980 года в Москве на 43-м году жизни скончался известный актер Театра на Таганке и исполнитель собственных песен Владимир Высоцкий».

Сказать, что меня эта новость прибила — значит, промолчать. Однако «Голос Америки», который глушили более тщательно, нежели Би-Би-Си, каждый час тоже сообщал о смерти Высоцкого.

Советские же СМИ словно воды в рот набрали — ни слова, ни строчки по этому поводу не было. Лишь маленький некролог в «Вечерней Москве», опубликованный уже после похорон, 28 июля…

«В общем, мы его похоронили, и в этом есть моя какая-то доминантная роль. Они хотели его тихо, быстро похоронить. Закрытый город, Олимпиада, а получилась довольно для них неприятная картина. Когда они наврали, сказали, что привезут гроб, чтобы проститься с ним, а очередь шла от Кремля… Видимо, их мышление было таково, что как такого типа провозить мимо Кремля на Ваганьковское кладбище. Поэтому они — раз, и в туннель юркнули. Стали выламывать его портрет, который выходит на втором этаже, поливочные машины стали цветы, которые люди берегли зонтиками, потому что была страшная жара… И вот эта толпа огромная, которая вела себя просто идеально, начала кричать на всю площадь: «Фашисты! Фашисты!». Этот кадр обошел весь мир, и это, конечно, они затаили», — рассказал в интервью «Радио «Свобода» художественный руководитель Театра на Таганке Юрий Любимов.

Кто такие «они» объяснять, наверное, не стоит…

Эпизод шестой

Только через три года мне удалось послушать один из концертов Высоцкого в хорошем качестве. По-моему, это была запись его выступления в подмосковном Калининграде.

Люди постарше наверняка помнят, что недалеко от входа в Брестскую крепость был киоск, в котором продавали бобины с записями. Стоили они довольно дорого (от семи до девяти рублей в зависимости от метража), зато звук был вполне качественным.

В списке исполнителей, вывешенном для всеобщего обозрения, Владимира Семеновича не значилось. Однако после того как я купил «Foreigner-4» и альбом «The Game» рок-группы «Queen», мне из-под полы продали сборник «Killers» американской глэм/хард-роковой команды «Kiss» и калининградский концерт Высоцкого.

Эпизод седьмой

Горбачевские времена принесли Владимиру Семеновичу официальное признание. Посмертно. В 1986 году Высоцкому было присвоено звание заслуженного артиста РСФСР, а в 1987-м присуждена Госпремия СССР с формулировкой: «За создание образа Жеглова в телевизионном художественном фильме «Место встречи изменить нельзя» и авторское исполнение песен».

Его завистники, гонители и хулители моментально «перестроились» и стали позиционировать себя не просто почитателями таланта Высоцкого, но едва ли не закадычными друзьями. Все это выглядело не столько цинично, сколько похабно и скабрезно…

Впрочем, плюсы от бесстыдных поступков власть предержащих все-таки были. Хотя бы в том, что зрители через девятнадцать лет наконец-то увидели «Интервенцию» — фильм-буффонаду, снятый Полокой в 1968 году и сразу же запрещенный к показу. А песни и стихи никуда не пропали бы — народ и так знал их наизусть.

Кстати, именно образы подпольщика Бродского-Воронова из «Интервенции» и белогвардейского поручика Брусенцова из «Служили два товарища» — лучшие, по-моему, роли Высоцкого в кино.

Эпизод восьмой

Чинуши-хамелеоны одно время пытались чуть ли не канонизировать Высоцкого. А чего иного ждать от чиновников? Вряд ли среди них найдется изрядно тех, кто читал «Молитву мастеров» Гумилёва: «Всем оскорбителям мы говорим привет, превозносителям мы отвечаем — нет! Упреки льстивые и гул молвы хвалебный равно для творческой святыни непотребны».

Возможно, именно поэтому настоящим шоком для многих стала книга Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет». Впрочем, она скорее задела чувства родных Высоцкого — матери Нины Максимовны, отца Семена Владимировича, сыновей Аркадия и Никиту. Но «Правда смертного часа. Посмертная судьба», в которой Валерий Перевозчиков рассказал о шести последних месяцах жизни поэта, не скрою, потрясла и меня своей искренностью и болью.

Вдова Высоцкого в принципе лишь намекнула о наркозависимости Владимира Семеновича, а Перевозчиков поведал о болезни без недомолвок. Хотя эта книга очень жестока по отношению к родителям и детям.

Однако, прочитав «Правду смертного часа», начинаешь иными глазами смотреть на некоторые произведения Высоцкого и понимать, что в последние годы он, по большому счету, исповедовался:

Но знаю я, что лживо, а что свято, —
Я понял это все-таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята, —
Мне выбора, по счастью, не дано.

В этом «мне выбора, по счастью, не дано», как кажется, весь Высоцкий. Жить иначе он, видимо, не мог. А в последние годы, возможно, и не хотел…

Эпизод девятый

Иногда задаю себе вопрос: «Как принял бы наше, также достаточно подлое время, Высоцкий?» И не нахожу ответа.

Как не нахожу ответа и на другой вопрос: «А дружил бы сегодня Владимир Семенович со Станиславом Говорухиным?». И тоже отвечаю себе: не знаю. Ибо для него дружба никогда не была пустым звуком. Но в Государственной Думе, уверен, он точно не заседал бы — у Высоцкого наверняка была бы «другая колея».

Сейчас я слушаю его песни значительно реже. Зато в отличном, восстановленном и оцифрованном качестве. В зависимости от настроения, ставлю компакт-диск с шуточными, спортивными, военными лирическими etc песнями. Однако самой любимой до сих пор остается «Баллада о борьбе» из кинофильма «Стрелы Робин Гуда»:

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.

Детям вечно досаден их возраст и быт —
И дрались мы до ссадин, до смертных обид.
Но одежды латали нам матери в срок,
Мы же книги глотали, пьянея от строк.

Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз,
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.

И пытались постичь — мы, не знавшие войн,
За воинственный клич принимавшие вой, —
Тайну слова «приказ», назначенье границ,
Смысл атаки и лязг боевых колесниц.

А в кипящих котлах прежних боен и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов!
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.

И злодея следам не давали остыть,
И прекраснейших дам обещали любить;
И, друзей успокоив и ближних любя,
Мы на роли героев вводили себя.

Только в грёзы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав — столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.

Испытай, завладев еще теплым мечом,
И доспехи надев, — что почем, что почем!
Разберись, кто ты — трус иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус настоящей борьбы.

И когда рядом рухнет израненный друг,
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили — его, не тебя, —

Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал
По оскалу забрал — это смерти оскал! —
Ложь и зло, — погляди, как их лица грубы,
И всегда позади — воронье и гробы!

Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем, —
Значит, нужные книги ты в детстве читал!

Если мяса с ножа ты не ел ни куска,
Если руки сложа наблюдал свысока
И в борьбу не вступил с подлецом, палачом —
Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем.