Бывшая политзаключенная: «То, что делают с беларусами, это издевательство над человеческим достоинством. Люди так не поступают»

— В СИЗО черный хлеб — вторичной переработки. От него слипаются желудки, становится очень плохо, — рассказывает Ирина Савашинская в интервью MOST. — Весь хлеб, заплесневевший, который не доели, они собирают и пекут из этого новые буханки. Все, кто это знает, не ест черный хлеб совсем. Белый более свежий, но его дают мало.

Бывшая политзаключенная Ирина Савашинская провела в СИЗО Гродно 4 месяца, после чего была приговорена к двум годам «домашней химии». Женщине удалось вместе с детьми покинуть Беларусь.

— Сначала меня садили по камерам, где максимально плохо — к бомжам, к алкашам, к асоциальным элементам. Это люди абсолютно другого склада ума, с ними тяжело, — делится активистка тяжелыми воспоминаниями. — Никогда не думала, каким длинным может быть день без телефона, гаджетов.

Ты проснулся в 6 утра, умылся — и все, сидишь. Там книги по 480 страниц улетают за полтора дня. За 4 месяца я прочла 27 книг, потому что это единственный способ уйти из этого окружения в другую реальность.  

СИЗО — это не исправительное учреждение. Оно уничтожительное, потому что тебя буквально доводят до суицида. Они создают тебе такие условия, когда ты сам начинаешь об этом думать.

Там невозможно дышать, это пытки — без воздуха, потому что не дают проветривать, душно и много курят.

Там нет медицинской помощи. Ты просишь лекарства вместе со всеми, вытягиваешь руки в эту кормушку, когда приходит врач, и, если он в хорошем настроении, он всем насыпет каких-то таблеток.

И ты берешь, даже когда у тебя ничего не болит, потому что знаешь, когда у тебя что-то заболит, никто не поможет. Или если не тебе, значит, кто-то попросит о помощи.  

Там нет дневного света, только эта лампа, которую никогда не выключают.

Когда выходишь на свободу, такие ощущения: все плывет перед глазами, перспективу не ощущаешь, не понимаешь, насколько быстро движется машина. Не понимаешь, откуда такое огромное количество воздуха.

Да, там смех звучит постоянно, потому что это защитная реакция. Ты смеешься всем врагам на зло, потому что это единственный способ протестовать.

Я там не плакала, потому что от слез болит голова. Там нельзя плакать — ты себе вредишь.

Ирина говорит, что за время, которое она провела в заключении, она потеряла связь не только со знакомыми, но и с некоторыми родственниками. 

— Старые связи практически все отвалились. Семья тоже разделилась, отвернулись даже те, с кем общалась всю жизнь. Они не помогали, игнорировали.

Но зато появились те люди, с которыми был далек, а они стали близкими. Они проявили себя в тот момент, когда тебе больше всего нужна была помощь.

Отсеялись мои старые друзья, буквально осталось три человека. Но появились новые люди, бесподобные — это счастье найти таких людей. И они помогали и поддерживали, и слали передачи.

— Когда понимаешь, что ты не брошен, не забыт, это важно, — подчеркивает бывшая политзаключенная.

Она рассказывает про тяжелую адаптацию после заключения и условия на «домашней химии»:

— Полгода примерно нужно, чтобы прошел острый период, ушли флешбэки, потому что есть неприятное послевкусие от СИЗО, когда тебя ломает.

Например, я долгое время не могла мыться полностью в душе, потому что запах шампуня и воды, закрываешь глаза — и такое чувство, будто ты снова в СИЗО.

И тогда становится жутко, начинаются панические атаки — это не описать словами. Или ешь, и вдруг попадается вкус тех продуктов, которые у тебя были в СИЗО. И опять тебя начинает трясти.

Когда вышел на свободу, вроде как начинаешь адаптироваться к этому миру, а тебя опять садят на «химию» — это страшный удар.

На «домашней химии» жизни нет. Это не то, что ты сидишь дома и к тебе просто приходят, нет.

Это очень тяжело, знать, что ты рядом с близкими, но не можешь с ними встретиться, поехать к ним. Детям невозможно объяснить, почему не можешь с ними элементарно выйти в магазин.

Ты постоянно в напряжении, все время ждешь, что тебя проверят, что тебя накажут.

А тебя все время провоцируют, тебе не дают жизни, тебя будят в 4 утра — тебе создают условия, чтобы изменить режим. Три нарушения — и ты едешь добывать свой срок уже в колонию.

Специально создать условия для нарушений очень просто. Например, придут ночью, могут тихонько постучать в дверь, ты не услышишь, не откроешь, а они сняли на видео, что приходили.  

Снова оказаться в заключении еще хуже. Ты вроде уже увидел эту жизнь, а тебе опять ее сломали, — размышляет Ирина.

Она считает, в Беларуси количество политзаключенных гораздо больше официальных цифр.  

— У нас официально более 1550 политзаключенных. Неофициально — в десятки раз больше. Мне кажется, нужно пересмотреть критерии признания политзаключенными. Потому что людей (с активной гражданской позицией) садят по разным статьям.

Власть стала изворотливее, стала хитрее за эти четыре года.

Политзаключенные выгодны режиму. По факту, это бесплатная рабочая сила. «Наркоманы» (люди, осужденные по наркотическим статьям) выгодны, особенно «дети 328», молодое поколение, которое лучшие годы жизни тратят на то, чтобы вкалывать на ментов.

Девочки с утра до ночи шьют форму ментам. Бесплатно. На них навешивают кучу штрафов, в итоге платят 30 рублей в месяц.

Это рабство. В Беларуси есть рабство. И есть концлагеря — это СИЗО, тюрьмы, колонии. Все это вместе — фашизм в чистом виде. То, что делают с беларусами, это издевательство над человеческим достоинством. Люди так не поступают.

И они (силовики) прекрасно понимают, что делают, они даже вызывают нас на беседы, им интересно с нами поговорить, узнать, чем мы от них отличаемся.

Спрашивают, и чего вам не хватало, что вы хотели изменить. Начинаешь объяснять, они говорят, что понимают, но у них семья, кредиты, квартира.

А у нас? У нас ведь тоже дети, семья, кредиты, квартира…

Они говорят, мол, вы просто оказались по ту сторону баррикад, сделали ставку не на то. Но совесть, честь, достоинство — это не ставки, это человеческие качества. Мы не в казино играем, это жизнь.

Они (силовики, представители режима) четко понимают, что они делают и для чего. Это награды, премии, квартиры, кормушка. Там нет случайных людей. Они ушли в 2021 году.

Остались те, кто сделал ставку на доход от своих преступлений. Они мучают людей профессионально. Они раздают анкеты, ты заполняешь, что тебе нравится, что ты любишь, что не любишь, — и все, ты попался: у них целая карта, как тебя надо мучить.

И они специально давят на твои болевые точки. Ничего человеческого, святого, гуманного для этих людей нет. Давление на семью используют как рычаг воздействия. Чем хуже тебе, чем хуже твоей семье, тем лучше для них.

А когда тебе плохо, им хорошо еще и от того, что ты становишься более податливым, более сговорчивым, ты в уязвленном состоянии.

Там целая система, целая наука выстроена, как делать больно людям, — заключила бывшая политзаключенная.